Истории военного детства: «В 43-м умер братик, а через неделю пришла похоронка на отца»

Валентина Зиновьева переехала в Пермь спустя много лет после войны. Ее раннее детство прошло в разъездах за назначениями отца, и лишь в 1941 году ее семья осела в Ханты-Мансийске. Сейчас ей 81 год, и она держится очень бодро! Валентина Федоровна возглавляет региональную организацию «Память сердца» и много лет отстаивает права детей, чьи родители остались на полях сражений Великой Отечественной.

— 22 июня 41-го, началась война. Мы были в таком возрасте, что и не понимали. Отец сразу ушел по призыву. Плакали, когда папа уходил — вот это помню. Обнял нас всех детей, поцеловал: ждите. Он ушел не на фронт, его отправили в Чебаркуль (город в Челябинской области. — прим.ред.) обучать допризывников. Там лейтенанта получил. Обучал совсем молодых парней, писал в письмах: «Не могу смотреть, как их на войну отправляю, а сам остаюсь. Прошусь на фронт». Выпросился. В ноябре 42-го, ему было 29 лет. Когда уже уходил воевать, просил у мамы прощения — дома оставалось четверо детей. Я была самая старшая, мне не было еще и семи лет. «Закончится война и приду с победой», — так всегда писал. Наказы давал, чтобы хорошо учились, чтобы кто-то из детей обязательно получил образование. Был уверен, что если погибнет, родина о его семье позаботится.

Воспитывал нас отец строго. Мы в Ханты-Мансийск в 40-м году приехали, отца определили на постоянное место жительства. Дали нам в бараке две комнаты. Мы приехали туда в августе, овощи там поспевали. Я в соседский палисадник зашла и морковку одну дернула. Отец увидел меня с морковкой и заругал: «Чья морковь? Ты ее садила, чтобы дергать? Ты же своровала ее…». Поставил в угол, и до самого вечера я там стояла. Став взрослой я уже осознала, что многие ценности в человеке закладываются в самом детстве, родителями. Сейчас этого нет.

В школу я пошла в 41-м. Перед занятиями нас учили пользоваться противогазом. В глухой Сибири, в тайге — и противогазы. Многие думают, что чем дальше от фронта, тем меньше война ощущалась. Это неправда. Голод, холод, нечего надеть, 200 гр хлеба на ребенка и 300 гр на взрослого, огромные очереди за продуктами по карточкам. У кого-то еще были огороды, тем и спасались. Вши появились, детей стригли наголо, работали санпропускники. Куда-то выезжаешь из поселения — тебя прожарят, пропарят, дадут справку.

Мы были предоставлены сами себе. Летом, когда по хозяйству освобождались, купались в Оби, в прудах. А я плавать боялась. Как-то пришла на пруд одна, набралась храбрости да и сиганула в воду с мостка. Воздуха не стало хватать, так и вынырнула — уже на середине пруда. Перестала бояться, сама себя плавать научила. Никто за нами не смотрел, нравоучений не читал. Были с малых лет самостоятельными, ответственными и слов не знали как «не могу» или «не хочу».

Одну сестренку на лето забрала тетя в Тюмень. Подходит время в школу идти, а ее ведь забрать надо, но кто поедет? Мама работает… Пришлось мне ехать за тысячу километров, а мне 11 лет только, пять классов закончила. На пароходе поплыла. Мама с собой дала соленую рыбину, а плыть — пять суток. Что я ела, не помню даже. От рыбины от этой кости не выбрасывала, грызла… Тетка эта нас потом лепешками кормила: трава да немного муки. Погостили мы у этой тетки и решили с сестренкой еще одну тетку навестить. До нее было 50 километров. Пешком. И мы пошли. С собой нам положили лепешки и бутылку молока, а такая жара была, что и есть не хотелось. Целый день мы шли, у сестренки ноги опухли. Не дошли 5 километров, в соседней деревне на ночлег попросились. Утром проснулись, а в корзинке уже нет ничего — хозяева избы съели… До тетки дошли, погостили. Наелись овсяного киселя! Она нас потом на пароходе обратно отправила. Против течения было семь суток плыть до дома. Пароход шел с углем, мы с Фаинкой такими кочегарами домой вернулись… Мать нас увидела — на колени упала и давай реветь.

Отец попал под Сталинград. Чудом остался жив. Служил в пехоте, в лыжном батальоне. Перевели его на Ленинградский фронт, там они стали в ведении Первой Ударной Армии. Такие там страшнейшие бои шли. Рассказывал в письмах: стояли по пояс в болотах, вооружения нет, продовольствия нет, ели дохлых лошадей. Массовой гибелью воинов только остановили врага, вот где начало победы было заложено. Поддорский район, деревня Самбатово, Старая Русса — там и остался…

Сталина сейчас по-всякому костерят, но только с его «Ни шагу назад» победили. Парад в 45-м году прошел и сколько потом победу не праздновали? В 65-м году только в следующий раз настал День Победы, когда Хрущев пришел и сказал: «Фронтовики, наденьте ордена». Вот тогда и поехали молодежные слеты по местам боевой славы, ветераны по всей Европе поехали. Страна тогда еще не вылечилась от ран, а какие деньги тратили на это…

Мама тогда трудилась бесконечно, чтобы нас прокормить. У нее была швейная машинка «Зингер», она обменяла ее на молодую корову, чтобы нас молоком поить. Мы потом эту корову пасли с 5 утра. Корову пасли, в огороде работали. Лет в 10 уже воду таскала я на коромысле. С самого детства мы брали на себя обязанности взрослых. А мама и сено косила за 20 километров от дома, одна дрова заготовляла. Бывало, вместе с ней ходили.

Мама была из простой крестьянской семьи. Неграмотная. С семи лет уже работала под дому, с девяти — за плугом с отцом ходила. В 16 лет — на поденщине с мужиками лес валила. Когда отец на фронт ушел, она пошла работать няней в яслях. Нас двоих в самодельный короб садила, младшего на руки — и везла нас в школу, в садик. Трудности закаляют человека. И мама всю жизнь прожила одна, в 46-м ее наградили медалью «За доблестный труд», и в поселке всю жизнь на доске почета висела.

Историю записала Анастасия Вяткина