Истории военного детства. «На Камском мосту стояли зенитки, мужчины шли отряд за отрядом, на фронт»

Накануне мы рассказали историю Валентины Зиновьевой. В 43-м году погиб ее отец, а мать осталась поднимать трех дочерей. Как запомнились Валентине Федоровне эти годы, каким было ее детство, можно прочитать здесь: «В 43-м умер братик, а через неделю пришла похоронка на отца».

Семья Бронислава Вяткина оказалась в Перми, а тогда еще в Молотове, за пару лет до начала войны. Сейчас Брониславу Александровичу 80 лет, он возглавляет Институт психологии Пермского Государственного Гуманитарно-Педагогического университета, ведет научную деятельность и лишь недавно перестал преподавать.

— Мне было тогда шесть с половиной лет. Самый первый день, когда объявили о начале войны, как-то выпал из памяти. Зато следующие несколько — навсегда остались. Родители тогда объяснили: «На нас немец напал — надо защищаться. Будем защищаться!». Мы жили тогда на правом берегу Камы, на улице Борцов Революции. В первые дни войны по мосту шла бесконечная толпа мужчин. На сборные пункты, пешком, до станции Пролетарская. Отряд за отрядом, отряд за отрядом — как демонстрация. Колонны беспрерывно шли, и в воздухе слова: «Война! Война… Война…».

Камский мост был тогда единственной дорогой из Москвы на Восток: из Москвы через Горький (теперь Нижний Новгород. — прим.ред.) на Пермь, и уже дальше за Урал. Мост стратегический. Тут поставили зенитки, на правом берегу. Подходить нельзя было близко к ним, зенитчики следили. А мы пацанами были, бегали на заливные луга… Плотины КамГЭС тогда еще не было, наш берег заливало — на лугах вода стояла теплая, в конце апреля можно было купаться. Так и купались, и кувшинки рвали, бегая мимо тех зениток.

В конце 41-го отца призвали в армию. Его не сразу взяли: ему было почти сорок лет, двое детей. Родители посадили нас с сестрой на санки, сами впряглись и пошли-поехали через Каму, по льду на станцию Пермь Вторая. Обратно уже без отца возвращались. Мама тянула санки с Линой, я помогал.

Первый год, когда война началась, я еще в детский сад ходил. Можно было осенью уже идти в школу, но мама решила, что я останусь в садике. Потому что там кормили детей. Два раза в день. Вдвоем с сестренкой сами уходили туда и целый день там были, вечером домой. А маме приходилось работать в две смены: с утра один класс учила, потом другой. Мама была учительницей в школе №30. В школу она меня пустила только когда мне лет 8–9 было. Я уже и читать умел, и писать, и считать. Иногда было неинтересно, тогда сидел на задней парте и книжки читал. «Путешествие Нильса на диких гусях» и «Рикки-Тикки-Тави».

В классе у нас не было ни одного ребенка, у которого бы отцы остались. Все ушли на фронт. Тяжелое время было. Родители старались сделать все, чтобы прокормить детей. У нас был огород — несколько грядок возле леса. А с ребятами весной на заливных лугах пистики рвали, полевой чеснок. Домой приносили. Летом грибы и ягоды собирали, на болотах рядом еще клюква была и даже морошка.

Игры были, конечно, военные. С фронта письма приходили, а ребята, бывало, немного фантазировали в рассказах об отцах на фронте. «Немец навстречу бежит, а папа гранатой немца бьет, штыком!» — так друг другу рассказывали. Слушали, верили. У старших ребят, 6–7 класс, в школе было военное дело. Ходили строем, из дерева вырезали макеты ружей. Мы смотрели на них, завидовали немного. Нас, малышей из 1–2 класса, только маршировать учили.

Радость в школе была: каждый день каждый школьник получал стакан горячего чая и ломтик хлеба 50 гр, а посередине его сверху была горочка сахарного песка. Многие ребята только из-за этого и ходили в школу, не прогуливали, чтобы хлеба поесть. А в городе за продуктами очереди стояли, все по карточкам. Все для фронта было, люди военные займы подписывали. Помню, как девочки-ровесницы вязали варежки и носки, кисеты вышивали солдатам. Отправляли посылки на фронт.

В начале войны приехали эвакуированные. Почти в каждый дом их подселяли, где-то даже кухни в жилые комнаты переделывались для них. У нас жила семья из Астрахани, мама с дочкой. В Пермь в эвакуацию приехало очень много интеллигентных семей, это всем простым нашим на пользу пошло. Ребята все были очень воспитанные, культурно разговаривали, в другие игры играли. Они нас своим питерским играм учили, мы их своим. Эвакуированные все быстро привыкали к новому месту, сразу с нами в школу ходили. Никто и не делил даже на местных и не местных, никакой розни не было. Все вместе были и без разницы, какое имя и национальность.

На земляные работы и лесопилки приехали сюда мобилизованные из Средней Азии. Трудовая армия. Они лошадей своих привезли, маленьких мохнатых «монголок». Они необычные были, все их сначала боялись, а потом увидели, какие это животные-трудяги. Да и самих мобилизованных сначала побаивались, кто-то же пустил пулю, что они детей режут. Киргизы и казахи тут ходили летом в жару в своих стеганных халатах, в сапогах, а на поясе у каждого всегда висели какая-то банка и нож. Взрослые нас пугали: «Не будете слушаться, вот они вашу детскую кровь себе в банку заберут». Потом, конечно, к ним все привыкли.

Отец воевал на 3-м Украинском фронте, на Белорусском. Много раз ранен был, из госпиталя каждый раз в новую часть попадал. Один раз после ранения в отпуск приезжал домой. Всего дней на пять. Хромал уже тогда. Шли вместе с ним по улице, он в военной форме, с офицерскими погонами — как я гордился! Потом снова на фронт уехал, а мы письма ждали. Многим похоронки тогда приходили. На папиного брата Степана похоронка пришла. Он тогда только закончил университет, геологом стал, и летом 41-го его призвали. В сражении под Москвой он погиб. Мама так плакала, она очень хорошо к нему относилась.

Папа с фронта писал, как воюет. Ужасы те военные не рассказывал в письмах, больше спрашивал, как мы живем. Про здоровье, про учебу. Всегда воспитывал, что учиться надо только на отлично, чтобы вырасти и достойно в строй встать. Не помню, чтобы кто-то из школы на второй год оставался, двоечники вообще только после войны появились. В школе большое внимание обращали на историю. Много нам рассказывали о русских победах, о Ледовом побоище, о Куликовской битве. Мы все время слушали сводки с фронта, радио все время включено было. Сначала они печальные были: какой город оставили, сколько потерь понесли. А потом уже радостные стали: армия вперед пошла, такой-то город освободили, еще один освободили, еще один. Потом по радио салюты победы слушали: «Буууух! Бууух!».

Зимой надо печку топить. Дрова покупать было очень дорого. В лесничество выписывали деревья на дрова — это можно срубить. С мамой брали пилу и шли в лес. Спиливали кое-как на морозе, грузили на санки и тащили. Идем и оба ревем. Потом мама колола дрова, какие потоньше были, там я помогал. И все так жили — отцы ведь в каждой семье на фронте были. У кого сыновья постарше — 13–14 лет — тем проще было, а у мамы я самый старший был. Так и жили.

В 43–44-м мы от школы ходили в госпиталь. Старое здание школы №32 — там он был. Мы для раненых бойцов выступали. Мама моя в конце всегда читала стихотворение Константина Симонова «Жди меня». Очень оно солдатам нравилось… А мы танцевали, песни пели: «Жил в Ростове Витя Черевичкин, в школе он отлично успевал, и свободный час всегда обычно голубей на волю отпускал…». Дальше в песне пришли немцы, и их офицер приказал отобрать у мальчишки этих голубей. Витя сопротивлялся и его застрелили, а голуби остались сиротами. Раненые очень любили, когда мы выступать приходили, хорошо к нам относились, хлопали. Кто корочку хлеба припрятанную даст, кто сахарочком угостит. Сами не ели — оставляли и детишкам совали.

9 мая 45-го. Праздник был. Музыка играла, весь народ на улице. Никто в домах не остался, кто как мог радовались. Несколько дней подряд так было. Победа, победа!

Папа вернулся с войны только в 45-м. И то не в мае, когда война кончилась, а в сентябре — он в госпитале лежал. Помню, в те дни с мамой картошку копали, а я что-то нашалил и мама меня наказала. Не взяла с собой на картошку и в чулане закрыла. Сижу в чулане, и голос отца слышу! Он заранее ничего не писал, сам не знал, когда выпишут. Я из чулана тут и выскочил: «Папа! Папа!». Огород был в километре от дома, отец отправил меня за мамой. Я бегом туда, кричу маме, что отец приехал. А она не верит: «Придумал, чтоб из чулана выйти…». Нет, нет, мама, взаправду папа вернулся! Честное слово! Мама как поняла, что правда это, все побросала и так быстро к отцу побежала, что я ее догнать не мог. До сих пор помню, как мы тогда бежали.

Историю записала Анастасия Вяткина