Политолог Андрей Семенов: «Оппозиция тестирует границы возможного, проверяет единство и прочность власти»

— В последние месяцы оппозиционное движение в Перми получило новую жизнь. Центром объединения активистов и простых граждан стал Алексей Навальный и его Фонд Борьбы с коррупцией. При этом, те, кто сегодня представляет в регионе «Команду Навального» ранее оказывали поддержку и другим внесистемным оппозиционным силам, например, «Открытой России» Ходорковского, партии «ПАРНАС» Касьянова. Чем можно объяснить такой плюрализм и неоднозначность?

— Говорить о том, что внесистемная оппозиция — это единое целое, довольно трудно изначально, любая оппозиция, даже системная — это люди и организации с различными политическими взглядами и платформами. Единственное, что их объединяет — это критика власти, несогласие с текущим политическим курсом. То, что пермское оппозиционное движение выбирает разные и довольно интересные поводы, по большому счету, это их дело, тактика и стратегия — это вопросы внутренней организации. Как политологу, мне в большей степени интересно, какие стимулы и факторы их подталкивают к тому или иному выбору, почему они пытаются «играть на нескольких полях» и насколько успешно это получается.

Наша внепарламентская оппозиция вытеснена на периферию политического процесса и лишена многих ресурсов и каналов коммуникацией, например, доступа к федеральным средствам массовой информации, наличия фракций в органах законодательной власти. Поэтому, то, что они пытаются показать себя публично и найти повод для демонстрации своей силы — это естественная тактика. Им надо быть на виду, показывать, что они существуют, и привлекать сторонников. Учитывая, что это все-таки внесистемная оппозиция, не так важно кто их сторонники идеологически, главное, чтобы они были недовольны текущим положением дел в стране, политическим курсом и были готовы отстаивать свои интересы, участвовать в организационной работе.

Я не могу назвать выбор такой стратегии странным, это попытка объединиться, найти общую повестку. Они выбирают из доступных вариантов, а возможностей показать себя и создавать политические коалиции у нас не так много.

— То есть нельзя сказать что это протест ради протеста?

— Смотря кого спросить, конечно. Если вы зададите этот вопрос кому-то из активистов, возможно они вам скажут, что протестуют, потому что они привыкли так делать и у них нет другого выбора. Однако если дистанцироваться, то нужно понимать что внесистемная оппозиция ограничена в инструментах воздействия.

Публичные акции — один из немногих способов заявлять о своей позиции, который у них есть. С точки зрения информационных поводов, акции протеста достаточно эффективны, так как масс-медиа обычно интересуются такими событиями. К примеру, несмотря на то, что по опросам «Левада-Центр» только 15% россиян знали о готовящихся антикоррупционных акциях 12 июня, сама кампания вызвала широкий резонанс: когда митинги прошли, граждане обсуждали их в социальных сетях и между собой.

— Получается, что ограниченность внесистемной оппозиции в ресурсах, которую создала действующая власть, привела к тому, что их главный электорат и сторонники — это молодежь?

— В каком-то смысле — да, но чтобы понять причинно-следственные связи, нужно проводить исследования. Как мне кажется, это хороший вопрос. Логично предположить, что поскольку оппозиция оказалась вытеснена из основного медийного пространства, ей пришлось обратиться к альтернативным каналам связи, социальным медиа: «ВКонтакте», Facebook, Telegram, и так далее, там она довольно активна, в том числе и пермский сегмент.

Исследования по пользователям «ВКонтакте» показывают, что там аудитория очень молодая. Аудитория Facebook тоже по сравнению с социально-демографической ситуацией в России в целом выглядит значительно моложе. Вполне естественно, что в таких условиях произошла сцепка оппозиционных организаций и тех, кто регулярно пользуется социальными сетями.

— У каждой партии, в том числе у системных, есть молодежная организация, самый яркий пример — «Молодая гвардия Единой России». На сколько честны в такой ситуации заявления чиновников и системных партий, что оппозиционеры, в том числе сторонники Навального, используют молодое поколение в своих целях? Не лукавит ли власть?

— Я бы обвинять в принципе никого не стал. Это политическая борьба, и все пытаются получить «свое место под солнцем». Слово «использует» в этой ситуации также звучит довольно сильно. По моим наблюдениям, молодая часть митинговавших 26 марта и 12 июня, пришла на эти акции совершенно добровольно. Из личного общения с некоторыми из них я сделал вывод, что отнюдь не все разделяют идеи Алексея Навального, во многом они выходили по своим соображениям. В их выступлениях, к примеру, звучали темы ЕГЭ, регулирования сети Интернет, свободы самовыражения. Можно перевернуть вопрос и спросить: может быть, это молодежь использует символику Навального и антикоррупционную риторику, чтобы собраться вместе и обсудить те вопросы, которые важны именно им?

Очевидно, что проблемы, с которыми молодежь выходит на протестные акции, не представлены сегодня системными партиями и не звучат в повестке дня политиков. Точка зрения этой когорты политически активной молодежи оказалась не представлена во власти, поэтому они использовали момент и вышли под антикоррупционными лозунгами. Их голоса должны были где-то прозвучать.

Что касается молодежных движений других партий. Сколько я себя помню, каждые пять лет системные партии вдруг просыпаются и лихорадочно создают или запускают по-новой молодежные организации: «Соколы Жириновского», «Молодая гвардия», «Левый фронт», «ЛКСМ», уже забытое движение «Оборона» и другие время от времени заявляют, что пора работать с молодежью. Поэтому в такой ситуации обвинять кого-либо, что кто-то кого-то использует — просто глупо. Все партии, так или иначе работают с электоратом, чтобы пробраться во власть.

— Получается, что ограничивая каналы связи интернетом и публичными акциями и не представляя интересы молодежи, власть создала благоприятные условия для несистемной оппозиции?

— На политологическом жаргоне это называется «непредсказуемые последствия». Когда нынешней власти хотелось сделать как лучше для себя, а получилось как всегда. То есть хотелось удерживать контроль над ситуацией и не пускать оппозицию, а получилось так, что некоторые из принятых решений привели к тому, что мы сейчас видим.

Но и благоприятным назвать такие условия трудно. У оппозиции мало ресурсов и постоянно оказывается давление: отказы в проведении публичных акций, общение с силовиками и прочее. Тем не менее я соглашусь, что действия государственной власти привели к росту оппозиционных настроений.

Несмотря на этот рост, объединиться внесистемной оппозиции очень трудно. Эта проблема актуальна как для федерального, так и регионального уровней. Были разные попытки создать коалиции вне выборов или под выборы, и пока что все они провалились. Оппозиция расколота и разрозненна по самым разным причинам, идеологическим или прагматическим. Одни сторонники уличной политики, другие — тихих кабинетов и законопроектов, одни — левые, другие — правые, одни — за рыночные отношения, другие — против. Этих разногласий очень много и преодолеть их, по моему мнению, будет очень сложно.

— Мы видим, что вокруг Навального сейчас сплотилось много людей в разных регионах страны, в том числе активисты пермской оппозиции. Но, судя по делам самого Навального: арестам, судам и приговорам, он делает все, чтобы его к выборам президента не допустили. В связи с этим возникает вопрос, какой смысл агитировать за кандидата, которого просто не пустят на выборы?

— Есть такое понятие «электоральный авторитаризм» — это определенный тип политического режима, который похож на «электоральную демократию» наличием института выборов, но в таком режиме очень важно, что те, кто находятся у власти, определяют правила игры в свою пользу. То есть, в таких режимах выборы проходят по правилам, которые с большой долей вероятности гарантируют победу тем, кто уже находится во власти. Электоральный авторитаризм — достаточно распространенное явление, помимо России в эту категорию попадают, например, Венесуэла, Белоруссия, Иордания и Мексика времен господства Институциональной революционной партии.

У таких режимов есть важная особенность — тип динамики между режимом и оппозицией. Они постоянно обмениваются сигналами. Оппозиция тестирует границы возможного, разными тактиками проверяет единство и прочность власти, для которой важно эту «монолитность» удержать. Электоральный авторитаризм теряет стабильность в первую очередь, если внутри режима начнутся расколы среди элитных групп. Поэтому власти важно проецировать по крайней мере видимость единства.

То, что делает Навальный и как на это реагирует власть, прекрасно вписывается в логику электорального авторитаризма. Задача власти — не допустить создания коалиции вокруг его фигуры, потому что это может быть воспринято как признак слабости. Суды, аресты и другие ограничения — это сигналы оппозиции: «Вот, что вы получите если пойдете за ним», или «Зачем объединяться вокруг лидера, который никогда не займет государственную должность». Как мне кажется, Навальный прекрасно понимает эту логику, поэтому его задача «поднимать температуру конфорки», чтобы понять сколько человек готовы за ним идти и показать силу внесистемной оппозиции.

— Это задел на будущее? Он создает базу и электорат для выборов в Законодательные собрания и Госдуму?

— Можно сказать и так. Да, это может стать фундаментом его будущих побед. В отдаленной перспективе, как мне кажется, у любой оппозиции есть шансы прийти к власти в России. Вопрос как раз в том, как они подойдут к этому моменту, с какими ресурсами. Поэтому мне кажется, что стратегия Навального именно в этом.

— Осенью в Пермском крае пройдут выборы губернатора, один из кандидатов на эту должность Константин Окунев? Как вы оцениваете его политическую фигуры и возможна ли его победа?

— Вообще есть такое понятие, как преимущество инкумбента — человека, который занимает выборную должность на момент выборов. В нашем случае это Максим Решетников. Занимаемая им должность исполняющего обязанности губернатора определенно действует в его пользу.

Что касается Константина Николаевича. Мне кажется — это очень яркий политик. Если сравнить с другими регионами, то таких людей немного. В этом смысле Перми повезло, что есть оппозиция и яркие представители, которые могут собрать голоса. Во многих других регионах все глухо и не так интересно, поэтому Окунев — достаточно интересная политическая фигура. Насколько велики его шансы я не берусь судить — это все-таки дело социологов и политтехнологов, у которых есть данные и аналитика. Однако то, что у Решетникова в крае выше узнаваемость и рейтинги, не значит, что люди придут голосовать так, как они говорят публично или во время соцопросов.

Если говорить о том, зачем идти на выборы, когда шансы на победу не велики, то, как мне кажется, ситуация здесь такая. Во-первых, политикам нужно постоянно проверять насколько они в форме и готовы для борьбы. Это важно для любого политика — представителя правящей партии или оппозиции. Второй момент — понять насколько в крае силен оппозиционный электорат, и на какую поддержку можно рассчитывать в следующих избирательных циклах.

Фундаментальная проблема нашего режима в том, что власть и оппозиция не знают, сколько их поддерживает людей. Ни соцопросы, ни результаты голосования не могут это показать до конца. Одно дело публичные высказывания, другое, как люди ведут себя в приватном пространстве. Но, по моему мнению, здесь все равно больше шансов на победу у врио главы региона.

— Внесистемная оппозиция, как любая политическая сила, предлагает законодательные инициативы. Наиболее интересные для политической повестки региона — это снижение муниципального фильтра и возвращение прямых выборов глав городов. Насколько эти идеи воплотимы в жизнь?

— Муниципальный фильтр и конкурсный отбор глав — это ресурсы действующей региональной власти, которые позволяют ей лучше контролировать локальные ситуации. От такой «плюшки» очень сложно отказаться. Поэтому, в текущей политической ситуации, при большинстве представителей «Единой России» в Законодательном собрании и городской думе, я не вижу возможности для реализации этих инициатив.

В любом случае, это не значит, что этим бесполезно заниматься, поскольку, безусловно, рациональность в этих проектах есть. Хотя в политической науке ведется большая дискуссия о том, кто эффективней: назначенный сити-менеджер или избранный мэр, я считаю весомым аргумент, который представляет коалиция за прямые выборы. Он заключается в том, что граждане Перми достойны иметь выборного мэра, поскольку они могут сделать осознанный выбор. При этом я уверен, что тот же Дмитрий Самойлов прекрасно бы смотрелся на прямых выборах и был бы сильным кандидатом.

— Чего пермской оппозиции не хватает и что у нее получается хорошо?

— У всех участников политического процесса есть своя логика, будь то власть или оппозиция. Выбор стратегии и тактика — это их дело, по большей части. Как я уже говорил, мне кажется, что оппозиции не хватает опыта нормальной координации. Зачастую этому мешают амбиции отдельных деятелей. Однако такие проблемы есть и в правящих партиях. Прошедшие в 2016 году, парламентские выборы это нам показали.

Если смотреть на ситуацию в общем по России, то успех оппозиции в том, что она вообще существует в тех условиях, которые для нее созданы в стране. Что касается именно пермской внесистемной оппозиции, то я бы выделил то, что она остается активным участником политического процесса в регионе и пытается предлагать альтернативы. Конечно, эти инициативы можно оценивать по-разному, но хорошо, что они есть и по резонансным вопросам возникают дискуссии.