Прима-балерина Наталья Осипова о сотрудничестве с пермским театром: «Для меня деньги не были приоритетом»

— Утром, 4 сентября, пресс-служба театра разослала СМИ сообщение с пометкой «срочно». Многие подумали о том, что Теодор Курентзис принял решение покинуть Пермь. Но на встрече нас обрадовали вашим решением подписать контракт. Помните тот день, когда вам предложили танцевать в Перми?

— Это было после Дягилевского фестиваля. Теодор Курентзис и Алексей Мирошниченко предложили мне заключить контракт, чтобы это было долгосрочное сотрудничество, а не просто разовые выступления, я сразу же ответила: «Да. Я согласна!», потому что мне эта идея понравилась. И вот сейчас я приехала, и мы подписали контракт.

— Расскажите о вашем сотрудничестве с пермским театром?

— Мы подписали контракт пока на год, на четыре спектакля, которые я здесь исполню. Я надеюсь, что в моей жизни ничего кардинально не изменится, и мы будем продолжать наше сотрудничество. Пока я планирую довольно часто здесь появляться.

— Андрей Борисов, директор театра, отметил, что вы проявили невероятную для русской балерины «гибкость в подписании контракта». Что он подразумевал? Переговоры были простыми?

— Я думаю, что это касается финансового вопроса. Для меня деньги не были приоритетом. Я не просила каких-то бешеных сумм за свои выступления. Такого даже в голове не было.

— Вы работали во многих театрах мира, и в Перми вы выступаете не первый раз (разовые приглашения, Дягилевский фестиваль). Чем Пермский театр оперы и балета отличает от других?

— Здесь очень творческая атмосфера, люди, которые любят то, чем занимаются. Они с утра до вечера репетируют и делают это с большой отдачей и огромной любовью к своему делу. Не часто встречаешь, чтобы люди на все 200% делали свое дело. Чаще бывает, что артисты стараются скорее уйти домой, считают каждую копейку, каждую минуту переработки. Вроде они и любят свое дело, но время и деньги ставят на первое место. В Перми все наоборот. И это очень совпадает с моими собственными ценностями.

— Насколько я поняла, вы только пару недель назад вышли из отпуска. А первая постановка была уже 5 сентября? Тяжело танцевать после перерыва?

— Очень. Причем я довольно долго отдыхала из-за травм прошлого сезона, да и просто эмоционально устала. Так что отпуск длился около двух месяцев, за это время успеваешь слегка потерять форму. Ты поправляешься, ноги перестают подниматься, ты не можешь подпрыгнуть. Ты становишься таким пирожком кругленьким (смеется).

Последние две-три недели я просто не вылезала из балетного и тренажерного залов. Я бесконечно репетировала, ничего не ела и плакала, потому что мне было тяжело. Я бегала на тренажере с пакетами, мне нужно было срочно похудеть. И я рыдала, но говорила себе: «Это же твой путь, Наташа. Ты должна». Когда ты уже в тонусе и в форме, все нормально, но в балете приходить в форму, когда ты ее теряешь, ужасно тяжело. А балерины быстро теряют форму, поэтому им очень сложно восстанавливаться после травм и болезней. Причем, чем ты старше, тем тяжелее, потому что тело меняется.

— Если говорить о травмах. Были такие, после которых тяжело восстанавливаться?

— У меня не было очень серьезных травм. Но была травма, после которой, мне сказали, что я больше не смогу танцевать. Это была трагедия. Но в глубине души я решила для себя, что это неправда, что я это преодолею, и все будет нормально. И через две недели я танцевала спектакль, хотя это было очень опасно. Я до сих пор рискую, но я верю, что мое тело меня не подведет.

— О «Жизель». Вряд ли можно посчитать, сколько раз вы играли эту роль. Но какие чувства испытали выходя на сцену Пермского оперного?

— Балет «Жизель» для меня очень важен. Мне дорог образ этой девушки. Это такая душераздирающая история. И когда я выхожу на сцену, мое состояние на грани плача. Я уже до начала предчувствую эту трагедию, которая произойдет с моей героиней. В Перми я опять выходила на сцену в таком состоянии.

Когда я танцую, я не вижу никого, я вижу только своих партнеров и чувствую ту атмосферу, которая окружает меня. И очень важно, чтобы случился контакт с партнером, потому что если этого не происходит, то спектакль, как я это называю, — не схлопывается, не приобретают динамику, энергетику. Это просто люди, которые танцуют, но ничего не происходит. Я всегда, перед тем как выходить на сцену, очень жду момента, когда увижу своего партнера, его глаза. И мне всегда интересно, начнется ли эта история или нет. 5 сентября она началась (улыбается). Партнер был прекрасный, он был со мной на одной волне, и мы рассказали историю. Но всегда страшно, как сложатся отношения с партнером.

— Даже спустя столько лет работы?

— Это никогда нельзя просчитать. Никогда ты не можешь сказать, какой у тебя будет спектакль или насколько хорошо ты станцуешь. Иногда тебе кажется, что идеально готов и все супер, а выходишь и начинается какая-то ерунда на сцене. Это такие вещи, которые я не могу контролировать. Технически — да, я прыгну, выполню пируэт, но вот смогу ли я эмоционально сделать спектакль событием. К сожалению, этого нельзя просчитать никогда.

Бывает, кто-то меня отвлечет, или я с кем-то поругаюсь, и сразу настроение меняется, и уже сложно вернуться к нужному настрою. Поэтому я стараюсь вообще ни с кем не общаться в день спектакля, чтобы не портить себе настроение (смеется).

— Вы, получается, человек эмоций?

— Абсолютно. У меня такой темперамент. Я танцевала в балете «Дон Кихот» — это темпераментный испанский образ, когда ты чуть ли не головой бьешься об пол. Это то, что я танцевала очень хорошо, когда была чуть помоложе (смеется). Я тогда очень прославилась и привлекла внимание. Ну очень темпераментная девушка была, меня чуть ли не за юбку держали (широко раскрыв глаза, показывает жестами Наталья), потому что я хотела выбежать на сцену и всех «порвать». Это было такое состояние, когда меня захлестывали эмоции, из-за этого я даже часто падала на сцене. Мой педагог постоянно говорила: «Наташа, пожалуйста, вдохни три раза. Спокойнее. Это очень опасно». Со временем научилась эту энергию контролировать.

— С солистом пермского театра Никитой Четвериковым вы знакомы еще с «Ромео и Джульетты» (танцевали в прошлом году). Расскажите о вашем с ним тандеме?

— На самом деле, я хотела приехать сюда со своим партнером, чтобы станцевать «Ромео и Джульетту», но не получилось, и Алексей Мирошниченко мне тогда сказал: «У нас есть хороший танцор, Никита». Я его видела на конкурсе, когда была в жюри, и я вспомнила, что действительно, он очень хороший, но я все равно очень переживала: «А если мы не найдем контакт? Такой балет! Тогда это все не имеет смысла». Мне предложили приехать заранее, попробовать. И когда я приехала, все было прекрасно с первой репетиции, Никита невероятный мастер своего дела. То, как он держит балерину… Знаете, бывают партнеры, которые держать не умеют, с ними танцевать — это мучение. Просто у некоторых есть способность это делать хорошо, а у кого-то нет. У Никиты это потрясающе получается, он очень хороший партнер, это я оценила.

Когда мы танцевали «Ромео и Джульетту», один из самых сложных дуэтов, мне понравилось, как он начал откликаться на мои замечания. Он всегда слушал, пытался понять, чего я хочу. Мы с ним много разговаривали про чувства, эмоции. Я вообще общаюсь эмоциями, не говорю, например: «Подними влево, вправо», а говорю: «Полетим к звездам, обволоки меня своей любовью, предложи мне весь мир». И он меня очень хорошо понял. Никита человек с очень большим сердцем, очень порядочный, чистый и настоящий. Я вообще таких прекрасных людей, мужчин давно не встречала.

— Как вас приняли в пермском театре?

— Хорошо. Никакого негатива по отношению к себе я не чувствовала. Я в принципе человек простой, со всеми с удовольствием общаюсь. Например, в Лондоне говорят, что со мной поругаться практически невозможно. Если только мне не нахамить. Тогда я могу накричать, да (улыбается). Не люблю только две вещи: непрофессионализм и хамство.

— Есть что-то, что отличает пермского зрителя от других?

— Когда хороший спектакль, зрители везде тепло принимают артистов. Везде по-разному публика выражает эмоции. Например, в Англии никогда не хлопают посреди спектакля. В Италии постоянно кричат, они могут поднять голос, если им, например, не понравилось, как играет скрипка. В России любят хлопать посреди действия, если что-то очень нравится. Есть более холодные зрители, более горячие. Но, мне кажется, все зависит от того, как прошел спектакль.

— Ждете работы с Теодором Курентзисом? Общались с ним после приезда в Пермь?

— Да. Мы обсуждали, что бы мы могли сделать, говорили про хореографов и про искусство в целом. В этом плане я и он на одной волне, потому что Теодор тоже любит и понимает современный балет.

— Кэвин О' Хэйр, худрук театра в Лондоне, легко вас отпустил?

— Ему ничего не оставалось делать (смеется). В принципе, я не так часто уезжаю, и никогда его очень сильно не подводила. Так что он меня отпускает вполне легко, но всегда на строго определенный срок. И еще у нас бывает такая история компромиссов, когда я говорю: «Вот сегодня я буду занята, мне это важно». Он отвечает: «Тогда я вас не отпущу потом». Мы так с ним играем. Я его очень уважаю. Для меня Кэвин самый лучший директор из тех, с кем я работала. Он хороший и правильный.

— Как в Англии отнеслись к вашему решению выступать в Перми. Я имею в виду, не О' Хэйра, а балетную труппу Ковент-Гардена.

— У нас многие ребята танцуют в каких-то других труппах. Моя родина — Россия, и все понимают, что хочется иногда сюда возвращаться и работать. У нас есть танцоры из Аргентины, Испании, Бразилии. Они тоже постоянно ездят к себе на родину и танцуют.

— Что они знают о нашем, пермском балете?

— Я знаю, что многие хореографы приезжали сюда. Они знакомы с Алексеем Мирошниченко, потому что работали с ним. Мне кажется, сейчас люди все больше и больше узнают о пермском балете.

— Танцевать в Перми, затем лететь в Лондон. Как вы выдерживаете нагрузки?

— Я стараюсь не делать это очень часто. Например, летом это был ужас, который я никогда больше не повторю. Я летела в Австралию, потом сразу же в Лос-Анджелес, затем во Владивосток. И когда я вернулась, уже вообще не понимала, где что, какое время? Это было тяжело. Сразу появляются проблемы со сном.

— Откуда черпаете силы, эмоции, вдохновение? Что заставляет вас идти вперед?

— От любви к тому, что я делаю. Это мой смысл жизни.

— В Перми вы уже посетили художественную галерею. Какие еще места есть в вашей программе?

— Гулять, конечно, не гуляла, но в галерее очень понравилось. Несколько раз я была в хореографическом училище, потому что оно очень известное в мире балета и для русского балета это очень знаковое место. Мне бы хотелось выехать на природу, потому что все говорят, что в Пермском крае природа очень красивая.

— Возвращаясь к теме сцены. Вокруг нее долгие годы идут споры на самых различных уровнях власти и руководства. Вам было тесно?

— Да. Сцена маловата, особенно для классического балета. Артистам достаточно тяжело танцевать на такой маленькой сцене, хотя, конечно, как профессионалы мы держимся так, что никто не замечает тесноты. Но было бы здорово, если бы построили сцену побольше.

— И в заключение. Переезд в Лондон позволил наконец «выдохнуть, осознать что вы нашли своё место», говорили вы моей коллеге Марии Сидельниковой. Пермь может стать для вас таким местом, куда захочется переехать? Ведь никто не предполагал, что тот же Курентзис настолько долго задержится.

— Это очень тяжелый вопрос. В Лондоне я нашла домашний уют, у меня появилась моя милая, уютная квартирка, которую я сама обставляла. Я возвращаюсь туда с огромным удовольствием. Поэтому сложно представить, при каких обстоятельствах я могла бы теперь переехать, хотя мне очень нравится здесь атмосфера. Я думаю, что с удовольствием могла бы прожить здесь, скажем, месяц-два и над чем-то работать. Но дом же он один. Даже в Москву я уже приезжаю как гость. Для меня мой дом — это квартира в Лондоне.

Фото: Никита Чунтомов и Антон Завьялов