О «миллиарде Тушнолобова», своем банкротстве и переезде в Березники. Большое интервью с главой КРПК

— Алексей Петрович, давайте начнем с самого первого шага. Как и почему вы приняли решение переехать в Пермский край? В какой момент познакомились с губернатором? Как складывалась логика событий от момента знакомства до принятия решения сюда приехать?

— Это публичная история. Я не думаю, что добавлю к ней что-то существенное. Мы познакомились в период, когда Дмитрий Махонин возглавлял управление контроля топливно-энергетического комплекса ФАС России, я возглавлял федеральную ассоциацию трейдеров. У нас были рабочие взаимоотношения, которые через какое-то время привели к человеческим. Это естественно, потому что они длились достаточно долго — семь лет, в наших взаимоотношениях были разные истории. Махонин для трейдеров был представителем регулятора, а мы отстаивали интересы независимых участников рынка.

В тот момент, когда его неожиданно для нас всех назначили временно исполнять обязанности губернатора, одновременно произошло два события. Уже было понятно, что на нефтяном рынке происходят изменения не в лучшую сторону для независимых игроков — первое. Второе — в разгаре была пандемия, очень многие мои проекты были естественным образом остановлены. По этим причинам мой интерес к дальнейшему развитию и дальнейшей работе в тех качествах, в которых я находился, был существенно снижен. Когда он пригласил меня в Пермь, я какое-то время обсуждал это с семьей — все же переезд в другой город, в итоге я согласился. Пока ни разу не пожалел.

— При вашем появлении в Перми в публичной плоскости моментально всплыла история о вашем банкротстве, чтобы закрыть интерес к ней, расскажите, почему это произошло, и как она развивается сейчас?

— С точки зрения «всплыла», сильно сказано. Я никогда этого не скрывал, губернатор о ней знал, тем более зачатки моего банкротства развивались на его глазах. В контексте российского бизнеса произошла достаточно заурядная история. Это корпоративный спор. Понятно, что стороны считают в нем друг друга виновными. Должен заметить, что и мы, и оппоненты — невзирая на ресурсы и масштаб спора — ведем себя крайне корректно, исключительно в правовом поле, часто встречаемся в судах. Идет спор относительно достаточно большого числа корпоративных сделок в течение длительного периода времени. Мое личное банкротство является частью этого спора. Ничего особенного в этом нет. Я был готов к худшему, но правовая система государства все-таки настроена на правовую защиту.

Конечно, это накладывает определенные ограничения на меня. Когда эта процедура закончится, или нам не удастся договориться о мировом соглашении и суд завершит мою процедуру, после этого у меня появятся ограничение на три года быть руководителем или собственником компаний. Не сильно меня это беспокоит в том смысле, что это не запрет на получение дохода для просто работника любой организации — я найду работу.

Иногда, например, в судах возникает такой тезис: «Давайте не будет затягивать процедуру, потому что у должника много залогового имущества». Представители кредиторов с той или иной степенью успешности пытаются организовать его продажу. Мы даже им помогаем в этом, продавайте имущество, надо уже эту историю заканчивать, она уже немного утомила. Но раз уж в эту воду нырнул, надо эту реку переплыть до конца, с чистой совестью бежать дальше.

Мое решение у очень многих знакомых вызвало удивление. Я говорю: «Какая у меня была альтернатива? Зачем?» У нас закон так написан, что я обязан был подать на банкротство в течение 30 дней после того, как мне стало известно о том, что я не могу исполнить договорные обязательства. Раз я знал об этом, я должен был об этом объявить, я об этом и объявил. Пришел, выложил все активы, отправил в конкурсную массу, подписал все необходимые документы. Все было сделано в спокойном режиме.

— То есть вы тот человек, который на любые экзамены заходит первым?

— К сожалению, да. И на первой парте сидит. Вы правильно отметили. Иногда мне за это прилетает.

— С точки зрения управленческого опыта, насколько это полезная история?

— Это дико полезная история, когда ты обжигаешься. Сейчас я некоторые вещи через эту призму вижу ярко и выпукло. Даже уже в историях КРПК, когда договорная или бизнес-конструкция обсуждается. Я для себя вижу на три шага вперед. Если там дальше будет угроза, кто-то пойдет в банкротство, нам здесь развернут сделку, например. Это, конечно, колоссальный опыт, до сих пор не прожитый, до конца не пройденный, поэтому я стремлюсь его пройти и прожить максимально полно.

— И вот вы приезжаете в Пермь, становитесь директором КРПК и начинаете разбираться в происходящем — что происходит на самой масштабной в Прикамье стройке. В микрорайоне «Любимов» в Березниках. Как быстро вы увидели масштаб бедствия? Огромный объект, огромная ответственность по строительству микрорайона и федеральные деньги. И огромные задержки по срокам, некачественно построенные дома, многочисленные расторгнутые контракты с генподрядчиками.

— Первое, что я понял, когда приехал, — стройка стоит. Это все было достаточно быстро. У меня не было домашнего задания, я не изучил матчасть, как это было в прошлом. Я вообще не очень интересуюсь прошлым. Я прочитал текущий статус, как это выглядит снаружи. Всем казалось, что есть ключевой подрядчик и он строит на полном ходу. Из 16 строящихся домов девять были у него.

Потом я приехал на стройку и увидел, что она остановилась де факто. Де юре все шло полным ходом. Увидел, что три дома подрядчики строить не начинали (ООО «СК «Регион», — Properm.ru) и не собираются, пока мы не заплатим аванс. Это вызвало во мне обоснованное сомнение в том, что они вообще способны начать строить. Первый месяц я не разбирался, почему так произошло, сразу скажу, я пытался весь месяц стройку в «Любимове» перезапустить хоть как-то. Причем это делал максимально формально, не вступая ни с кем в душевные беседы.

Я всех собрал, коллектив, подрядчиков и сказал: «Коллеги, не буду вдаваться в дискуссию — быстро вы строите или медленно, у нас есть факт: отставание по всем объектам в текущем состоянии. Давайте мы с вами поступим предельно просто: вам месяц на то, чтобы возобновить темп, привести его к номинальному, прекратить отставание. За месяц это возможно сделать на любой стройке. Мобилизоваться, дополнительную технику, людей вывести. Второе — вы предоставите дополнительные материалы, документы, пояснения — все, что вы сочтете нужным, чтобы мы вам поверили, что вы технически, физически, финансово в состоянии эту стройку закончить».

И потом за этот месяц много всего произошло. Во-первых, вдруг возникла угроза забастовки со стороны работников субподрядчиков. Выяснилось, что с февраля ООО «БОР» системно задерживало им оплату. Эта угроза к нам долетала в виде шантажа: пока вы не продолжите авансировать, у нас могут возникнуть социальные проблемы — кому это понравится, когда такие аргументы появляются в диалоге? Потом появилась информация, что «БОР» начали банкротить в Красногорске. Уже было известно о том, что по какой-то причине руководство корпорации до моего появления не предъявило банковскую гарантию по просроченным авансам. Это вообще отдельная история.

Последний разговор с «БОРом» выглядел следующим образом: «Послушайте, ребята, раз — на вас подали на банкротство. Для нас это риск. Это первое. Второе — у вас не закрыты гарантии и не отработаны авансы. Вам их либо надо закрыть, либо отработать, либо вернуть, то есть убрать этот дискомфорт. У вас большое количество претензий от ваших субподрядчиков на достаточно большие суммы. У вас фактически стоящая с февраля стройка. То, что вы делаете, называется имитация. По темпам это видно. Все эти вопросы нужно снять. На что мы готовы пойти? Вы можете уменьшить количество объектов — пожалуйста. Вы можете где-то у себя запросить допфинансирование. Вы можете к нам с какими-то иными предложениями выйти, как-то эту историю по времени или деньгам реструктуризировать. Что-нибудь уже сделайте».

В этот момент шли торги, была контрактация конкурса по выбору подрядчиков по программе расселения ветхого жилья в Пермском крае. Они туда заявились: «Уважаемые контрагенты, у вас здесь явный дефицит всего — денег, людей, техники. Вы не можете нарастить нужный темп. Вы зачем идете в новый объект? » Тишина в ответ. Я знал зачем — им аванс нужен был. Они подтвердили: «Мы без авансирования продолжать стройку дальше не можем». Я им: «Вы понимаете, что дальнейшее авансирование невозможно?»

И дальше мы им объясняли, что по всем работам, которые они будут нам предъявлять дальше, мы вынуждены уменьшать объемы аванса, непокрытого банковской гарантией, поскольку это нарушение договора. Мало того, объем выданных гарантий превышал договорной, потому что корпорация не снижала пропорционально, а постоянно добивала до максимума этот аванс, то есть закидывала их деньгами.

В тот момент было понятно, что этих ребят со стройки нужно убирать как можно скорее. Мы предложили работающим субподрядчикам «БОРа» выйти подрядчиками на площадку. Еще подождали неделю. Вы же понимаете, что эта задержка начала приводить к серьезным последствиям, потому что это большая стройка, заметные объекты, остатки стройматериалов, люди, техника.

Все произошло очень спокойно. Их представители приехали, мы подписали акт передачи. Подписали контракт с «Союзэкспертизой», чтобы зафиксировать фактически выполненный объем работ. Вот и вся история. Это когда-нибудь должно было закончиться.

— И после этого возникает четыре арбитражных иска от «БОРа», ваше заявление силовикам о возможном выводе средств и доследственная проверка в КРПК о халатности сотрудников, предоставлявших авансирование из бюджета без банковских гарантий. Ни одна из этих историй сейчас не закончена. Что будет дальше? Вдруг все закончится не так, как хочется.

— А как мне хочется? Я предлагаю вернуться назад на 20 минут, вспомнить мою фразу про то, что я, будучи битым, вижу все на три шага вперед. В этом месте я прошу быть крайне внимательными. Мы не подавали заявление о возбуждении уголовного дела. Это не в нашей компетенции. Что я сделал и что я обязан был сделать как руководитель организации?

30 апреля я вступаю в должность, 30 апреля я узнаю о том, что есть авансы, не закрытые банковскими гарантиями — 170 млн, на фоне 800 млн ранее выданных. И на фоне 11 млрд всей стройки, 170 млн авансов выданных, не отработанных, не закрытых гарантий…

Во-первых, не понятно, может, они отработаны. Это же не было: «Все пропало, все украли». Просто аванс, он не закрыт банковской гарантией. Когда я это увидел, я сотрудникам корпорации сказал, что возможно есть проблема. Она выглядит следующим образом: «Вы не сделали то, что обязаны были сделать в тот момент, когда эта банковская гарантия заканчивалась. Что в реальности сделано? », — «Ничего не сделано», — «Чье это решение? », — «Нам устно такое распоряжение пришло вот оттуда» (показывает в сторону администрации губернатора Пермского края, — Properm.ru). Документа же ни одного нет. Что значит устно? Значит, ваше решение?

Я сказал: «Верните деньги или банковскую гарантию продлите, иначе я обращаюсь в прокуратуру. Если я этого не делаю, меня обвинят в том, что я эту историю покрываю. Мне это зачем? Я даже не понимаю, почему так произошло». У меня первые пару месяцев ничего, кроме недоумения от КРПК не возникало. В какой-то момент я перестал даже задавать вопрос «почему?» Я просто обнаруживал очередную историю, говорил: «Ну ок, как обычно». Я уже ничему не удивляюсь.

Дальше все развивалось очень естественным путем. Как только стало понятно, что хорошая уважаемая компания «БОР» не в состоянии вернуть аванс, не в состоянии продлить банковскую гарантию, даже предъявить документы по тому авансу, который выдан, показать, что они их отработали.

Мы сделали ту вещь, которую мы не могли не сделать — мы написали заявление в прокуратуру общего характера — «в рамках деятельности и соблюдения прав граждан (дольщики же) мы сообщаем, что возникает угроза неисполнения корпорацией своих обязательств по договорам, потому что…» Мы изложили факты, никого не обвиняли, не просили возбудить уголовное дело. Просили провести проверку.

Прокуратура (мы знаем, потому что нас начали вызывать на опросы) передала это в правоохранительные органы. Чего у них прокуратура попросила — возбудить или нет — честно, мы не знаем, потому что после того, как мы это заявление написали, нас вызывали, как свидетелей. Информация шла только в один конец: мы отвечали на вопросы, нам никто ничего объяснял. Хотят — не хотят, могут — не могут, будут — не будут. Нас это не касается.

Я должен сказать следующее. Когда нас на федеральном уровне спрашивают, как же так получилось, у нас нет ничего другого сказать, кроме как «недобросовестный подрядчик». Нас спрашивают: «Что вы с этим сделали? », мы отвечаем стандартно: «Мы все передали в правоохранительные органы». А что мы еще скажем? Я даже слово «наказать» не хочу применять, потому что мы что ли кровожадные? Нас это не касается, по большому счету.

После чего мы пошли заниматься тем, чем мы должны заниматься — достраивать этот проблемный объект. Нам тратить время сверх того нет возможности. Я сейчас живу в Березниках — мне это все зачем — ходить и выяснять, возбудили или нет уголовное дело? Вы задаете вопрос, будет ли цель достигнута? А ее нет. История для нас закончилась обращением в прокуратуру.

— Кроме «БОРа» на площадке в марте-апреле 2020 года еще три подрядчика: АО «Стройтрансгаз», ООО «СК «Регион» и ООО «ИнтерСтрой». Из них остаются два — с «БОРом» и «Регионом» расторгнуты контракты. Но у тех, кто продолжил работать, есть и отставание от графика, и уголовное дело о взятках топ-менеджера «Стройтрансгаза». Но они до сих пор на площадке…

— Вы сейчас на больное место наступаете. Это как когда твой подрядчик крупнее тебя в несколько раз. Да, это огромная федеральная структура. Да, у нее кроме нашего объекта в Пермском крае — концессионный мост, аэродром. Да, на всех трех объектах разного масштаба проблемы. Это тот подрядчик, который как в анекдоте про мужа и жену: «Дорогой, тебе никогда не хотелось со мной развестись? Убить хотелось, развестись — никогда».

— Насколько вы из застройщика (на фоне всех процессов с расторжением 55 договоров) превратились не в инвесткомпанию, а в адвокатское бюро?

— Колоссальный объем работы. Всем почему-то стало казаться, что у нас на улице грузовик с пряниками разбился. Это понятно было, что одно разбирательство с «БОРом» на пару лет точно, поэтому для походов в суды нашли юристов, сказали, чтобы занимались, у нас сил нет. Еще момент. Через месяц — полтора после моего появления в КРПК у меня весь юридический отдел встал и вышел, уволился. Я даже не успел познакомиться. Я даже не знаю, кто они такие. Просто ко мне однажды приходит HR и говорит, что с шагом в пять дней весь юридический отдел ушел.

К нам потоком с разными вопросами идут дольщики. Лично мне при оценке всех исков дольщиков о возмещении понятно, что с той стороны идет работа. Все иски под копирку. Это тоже трудоемкая история, намеренно раздуваются цифры требований, но не буду это комментировать. Понятно, что люди ждут квартир, понятно, что люди своих денег не заплатили, понятно, что некоторые люди живут не в «Любимове», а в других квартирах.

Я сейчас с ними встречаюсь еженедельно. Один день в «Любимове», один день в Березниках рядом с администрацией. В «Любимов» люди приходят жаловаться на незакрывающиеся окна, проблемы с недоделками, на работу УК — те, кто там живут. В Березники приходят люди, которые ждут, когда наши подрядчики наконец-то сдадут дома.

Это моя статистика. Есть те, которые, действительно, испытывают некие неудобства из-за того, что они пошли, получили субсидию, вложили ее сюда, и теперь ждут, когда им можно переехать, много лет продолжают ждать. У них единственный вопрос: «Когда, что с этим можно сделать? » Чтобы как-то успокоить дольщиков, мы начали организовывать просмотры в квартирах, которые для них предназначены.

И вторая сторона: есть люди, которые с нами судятся по недоделкам в уже готовых квартирах, в какой иск не ткни, человек сам там не живет. Например, даже в Березниках не живет, в Питере живет, эту квартиру сдает.

И вот те люди, которые теоретически заслуживают какого-то возмещения, они на нас не наступают, потому что понимают, что, конечно, можно с нас содрать какое-то количество денег ценой нашей смерти. Можно же завалить корпорацию исками и срубить деньги, поставив под сомнение в принципе возможность завершения застройки комплекса.

А для тех, кто получает возмещение за качество работ, для их юристов — это прямо бизнес. Мы очень хорошо знаем тех, кто все это администрирует. Они все приходят в суды, все иски написаны под копирку.

Что мы можем с этим сделать? Мы все решаем в правовом поле. У нас нет другой работы. У нас маленький штат. У нас не 500 юристов. У меня куча юристов сидит в Березниках, бегает в суд. Потом мы встречаемся в апелляции, потом мы едем в кассацию. Нам же не дома строить надо. Нам же нужно бесконечно отбиваться от определенного формата юристов, которые используют дольщиков для зарабатывания денег.

Что лежит на поверхности? Давайте мы сам «Трест» купим, потому что в «Тресте» не пустышка, там есть активы, там есть земельные участки, техника. Мы это все посмотрели, плюс-минус, сходится. Кредиторы к этой истории очень конструктивно отнеслись, был хороший разговор на предмет дисконтов, рассрочки выплат. Мы понимали, на каких условиях мы можем зайти.

Пока мы разбирались, стало понятно, что, так как собственник край, нам важно, чтобы у нас не было отложенных рисков, нам важно было ряд требований к «Тресту №14» зафиксировать, чтобы они потом не увеличились. Мы этого сделать не смогли, кредиторы отказались.

Но мы нашли способ, как достроить дома. В Москве и нескольких регионах такой механизм реализуется. Это нормальная судебная практика. Сейчас мы просто ждем арбитражного управляющего, он должен провести по закону определенные процедуры, после чего мы подадим заявку установленным образом в Минстрой России и арбитражный суд о своем участии в окончании строительства конкретных двух объектов.

— Задам вам финальный блок вопросов. Откуда взялся пресловутый миллиард имени аэропорта Большое Савино?

— Я вас попрошу написать «пресловутый миллиард имени Геннадия Тушнолобова». Прямо именной миллиард. Раз и навсегда. Я каждое слово могу подкрепить документами. Вся эта история возникла в тот период, когда господин Тушнолобов был председателем правительства Пермского края, после этого он был последовательно: заместителем генерального директора КРПК и председателем совета директоров КРПК.

Большая часть документов, которые мы подняли по этому вопросу, либо инициирована им, либо подписана им, либо решения косвенно принимались. Нет никакой парадигмы под этим миллиардом. Во-первых, это решение акционера. Мне иногда смешно, когда на Куйбышева, 14 кто-то говорит: «Верни миллиард». Во-вторых, есть акционер, я не могу за него это решение принять. Акционер называется правительство Пермского края.

Я прихожу как директор корпорации в законодательное собрание, мне говорят: «Ты нам должен миллиард». Что я кому должен? Вы странные ребята. Я на инфраструктурном комитете законодательного собрания говорю: «Я не могу ничего сказать на эту тему, во-первых, это не в моих полномочиях, во-вторых, я не знаю предыстории». Журналисты пишут — отказался отвечать. Я даже не знаю, как это комментировать.

Если серьезно, то, что я посмотрел в документах, это вся прибыль корпорации, которую она получила от реализации долей в проекте пермского аэропорта. Это была цифра около 1,2 млрд рублей. 500 млн из них корпорация, действительно, вернула в бюджет в виде дивидендов.
Дальше начинается простая история. Это надо было сделать быстро. Потом у нас есть закон РФ об акционерных обществах, его нельзя нарушать. Вы не можете выплатить дивиденды, не имея прибыли. В тот год, когда корпорация эту прибыль получила, она, согласно утвержденному акционером графику, выплатила 500 млн из этой прибыли в виде дивидендов, заплатила тучу налогов с прибыли на всю сумму.

Потом наступил следующий год. Что произошло? А где прибыль? Как вы можете заплатить дивиденды, не имея прибыли? Дальше возникает некая переписка безэмоциональная. На тот момент, это как раз, когда нынешний контролер внутри ситуации был. «Будьте добры, верните остаток». В ответ письмо акционеру: «Уважаемый акционер, в данный момент это возможно только за счет уменьшения уставного капитала». Раз прибыли нет, нужно подать на регистрацию уменьшение уставного капитала. Согласно закону акционерных обществ РФ в случае уменьшения уставного капитала любой кредитор вправе требовать досрочного погашения любых обязательств, возникших по любым причинам.

На корпорации было 2,6 тыс. неисполненных договоров долевого участия, которые формально считаются обязательствами на общую сумму 3 млрд рублей. Любая сторона договора, любой собственник квартир в «Любимове», когда узнает об уменьшении уставного капитала, вправе потребовать возврата денег. Что бы сделали дольщики? Предсказуемо. Как бы оценил внешний мир эту историю? Проклятая корпорация.

Даже если сейчас попробовать сделать то же самое, результат будет тот же. Когда меня об этом спрашивают формально, я очень формально отвечаю: «Это не мое решение, это решение моего акционера, я его исполню в том виде, в каком оно будет принято. Единственное право у меня в этой ситуации — потом указать на того человека, который, приняв это решение, создаст тысячи обманутых дольщиков, которые наверное потребуют вернуть деньги».

Еще факт. Как раз в это время возникло предположение, что эти деньги могут быть в дальнейшем использованы для достройки «Любимова». Еще в 2018 году понимали, что может не хватить денег, чтобы построить его. Теперь хотя мы и проклятая корпорация, нас надо ликвидировать, по мнению прокуратуры, факт остается фактом: дома не достроены, люди недовольны. Деньги на счетах у корпорации есть вне зависимости ни от чего.

— Подушка безопасности?

— Конечно. Договоримся мы с федеральным центром, не договоримся, будут нас дербанить… Мы успеем достроить дома на собственные средства, в том числе, наверное, уже частично из прибыли, полученной с прошлых лет. Если бы этого не было, ситуация была бы гораздо более щекотливой во всех смыслах.

— Если ткнуть пальцем в небо, в миллион раз переносившиеся сроки, появился ли просвет в конце тоннеля? Когда проект будет завершен?

— Три дома 1 марта сдаются. Скорее всего подрядчик задержит. Но это задержка будет на неделю-две, потому что мы с топорами за ними носимся. В нашем графике последний дом сдается во втором квартале 2022 года. Самые дальние дома. Федеральный центр настаивает, чтобы мы эти сроки сжали. Мы дипломатично говорим, что мы приложим к этому максимальные усилия, и это правда. Ради этого мы затеяли эту историю с переездами коллектива КРПК в Березники, с переформатированием сотрудников, со всей суетой, которая всем создает неудобства пока, даже ощущение хаоса.

Параллельно ведем огромное количество работы, связанной с попытками изменить сам имидж микрорайона. Для нас это цена метра. Пока мы сидим со свободными квартирами. Мы пытаемся на ходу чуть-чуть улучшить ситуацию с благоустройством, с местами общего пользования, мы регистрируем собственную УК, потому что устали от действующей там УК, наши жители устали, потому что они тупо по любому вопросу отсылают к нам.

Огромное количество работы делается не строительной. Нежелание людей туда переезжать не эмоциональное, оно же чем-то обусловлено: школы нет, дороги плохо убираются, автобусов не хватает, кружков нет, магазина нет, нотариуса нет, потому что нет коммерческих помещений, все сдали под «Красное&Белое». Кафешки нет.

Это единственный проект корпорации, который работает, ключевой проект. Он очень чувствительный, социально ответственный. Ему уделяется огромное внимание руководством, федеральным центром. Почему в компании, которая строит жилой комплекс «Любимов» много лет, 90% персонала находится в трех часах езды от него? Как это устроено? «Мы не можем найти там людей». Берем этих людей и перевозим, доплачиваем им за это, и перевозим. Я знаю, как это работает, миллиардеры живут на стройках, когда идет важная работа.

— Присутствие заказчика на объекте снимает многие вопросы?

— Мы не миллиардеры, у нас вариантов нет там не жить. Для меня было удивлением, почему этого не было сделано до сих пор. Люди сидели в этом офисе, ходили обедать в хорошие места, вечером — на концерты Курентзиса. У всех все было хорошо. Зарплаты шикарные. Куда торопиться-то? Пока «Любимов» строится, мы хорошо живем.

Требовали годовых премий. Я в мае выхожу на работу, мне в июне от работника прилетает требование заплатить годовую премию. Требование! Через совет директоров. Вы как себе это представляете? Мы только сформировали резерв средств на 600 млн рублей, фактически это убыток по итогам 2019 года — невозвращенные при расторжении договоров авансы, на возмещение претензий дольщиков, на по факту полученный убыток от достройки двух домов. И люди, бывшие работники, которые рисовали годовую отчетность и не предусмотрели этих рисков, требуют годовые премии… Но не буду это комментировать.

Сейчас главное у корпорации есть. Поддержка краевых властей сумасшедшая, начиная от мелких вещей с сетевыми компаниями, заканчивая крупными историями, когда нам нужно с федеральным Минстроем выстроить коммуникацию. Есть огромное внимание федеральных властей к этому проекту, они нам тоже помогают. Есть почти 1 тыс. работников на площадке, скоро привезем еще 300. Вот что важно.