ЕСПЧ обязал Россию принять закон против домашнего насилия. Что дальше? Интервью с адвокатом Мари Давтян

Мари Давтян — самый известный в стране адвокат, специализирующийся на защите жертв домашнего насилия. Она защищает одну из сестер Хачатурян, которых бил и насиловал их отец, Маргариту Грачеву, которую бывший муж похитил, вывез в лес, где отрубил ей руки.

Мари Давтян является руководителем Центра защиты пострадавших от домашнего насилия при Консорциуме женских неправительственных объединений (НПО). Это юридический центр помощи жертвам насилия. За год проводят 1 -1,2 тыс. консультаций. С 2017 года специалисты ведут 100–120 дел в год по всей стране. Цель проекта — юридическими путями обеспечить безопасность жертв. Помощь оказывается бесплатно, обращения идут со всей страны, их сотни — каждый день. Именно так: сотни — в день.

«Если ты часть Конвенции, ты должен исполнить пилот»

— Мари, еще в 2019 году Вы сказали, что ЕСПЧ обяжет Россию принять закон о противодействии домашнему насилию. Это тогда, когда был опубликован проект российского закона. Что с ним не так, с тем проектом?

— В 2019 году проект закона разрабатывал Совет Федерации, я входила в рабочую группу. Это был третий вариант законопроекта. Совет Федерации поправил его, опубликовал. И мы, те, кто говорили о необходимости принятия закона, были вынуждены его критиковать, потому что проект закона был исправлен очень плохо.

Я знала, что ЕСПЧ обяжет принять Россию закон не потому что я Ванга, а потому что это было очевидно с юридической точки зрения. Европейский суд имеет большую практику по делам о домашнем насилии, начиная с 2007 года. У суда очень понятные сложившиеся требования и позиция по поводу того, что государство должно делать в рамках исполнения Европейской конвенции.

В 2019 году ЕСПЧ рассмотрел дело «Володиной против России» (Валерия Володина с 2016 года обращалась в правоохранительные органы, но не смогла добиться защиты от бывшего парня, который преследовал и избивал её — Properm.ru), и тогда впервые признал дискриминацией бездействие властей России, которые не предпринимают необходимых мер для борьбы с домашним насилием.

Тогда Европейский суд напрямую намекнул России, что следующее решение будет пилотным.

— Что значит «пилотным»?

— Европейский суд рассматривает жалобы людей на нарушение государством норм Европейской конвенции по правам человека. Когда суд видит, что нарушение системное, структурное, поступают одни и те же заявления, одни и те же истории, суд понимает, что у государства есть проблема, которая связана с недостатком законодательства, правоприменительной практики, пробелами в законах и прочим. И тогда суд вправе принять пилотное постановление, где он обязывает государство не только выплатить компенсацию пострадавшим, но и совершить ряд определенных действий. Для государства это обязательно, и Россия исполняет, никуда от этого не деться. Если ты часть европейской конвенции, ты должен исполнить пилот. Например, принять закон - как предписано решением по делу «Туникова и другие против России».

— Не могли вы подробнее о самом процессе рассказать? Кто заявительницы?

— Заявительницы четыре: Наталья Туникова, ее представляли Глеб Глинка и Мария Воскобитова. Маргарита Грачева, ее изначально представляла я, позже подключилась Валентина Фролова. Ирина Петракова, которую полностью я представляла, и Елена Гершман, которую представляли наши коллеги из организации «Правовая инициатива».

«Полное отсутствие эффективных механизмов защиты»

— Наталья Туникова — одна из первых пострадавших, кто подал жалобу в ЕСПЧ. В течении двух лет партнер избивал ее, а однажды попытался сбросить её с балкона 16-ти этажного дома.
Защищаясь, она ударила его кухонным ножом, в результате чего он получил ранение, которое не задело никаких жизненно-важных органов. Против Туниковой было возбуждено уголовное дело за причинение тяжких телесных повреждений, и она была осуждена. При этом национальные суды не приняли во внимание, что она была вынуждена защищаться от избиения, и не применили нормы о самообороне.

История Маргариты Грачевой, которой бывший муж отрубил руки, я думаю, всем известна. История Ирины Петраковой — это классика домашнего насилия. Она терпела побои, решила уйти от мужа, расторгнуть брак, после чего его агрессия усилилась, он стал ее преследовать, регулярно на нее нападал, угрожал убийством. Всего было 23 эпизода. Уголовные дела не возбуждались. (И тот, кто избивал Наталью Туникову, и тот, кто избивал Ирину Петракову, не понесли наказания, остались на свободе — Properm.ru).

У жертвы не было никакой возможности защититься от новых эпизодов преследования. Если человек каждую неделю приходит, пытается тебя избить, то он и на следующей неделе тоже придет тебя избивать. Государство ничего не делало, чтобы защитить их от этого насилия. По делу Ирины Петраковой удалось возбудить два уголовных дела, но после декриминализации оба были прекращены. Полное отсутствие эффективных механизмов защиты.

В отношении Елены Гершман было 15 эпизодов насилия, государство не возбуждало уголовные дела, никак ее не защищало, никак его не наказало. Хотя заявления об избиениях Елена писала.

Как в деле Маргариты Грачевой — после первого похищения она написала заявление в полицию. Полиция взяла объяснения и отказала в возбуждении уголовного дела. У полиции есть предубеждение к этим делам. Эффективных механизмов расследования нет. Оценки протоколов развития рисков тоже нет. Соответственно, полиция не знает, что с этим делать, с одной стороны, с другой стороны, не очень хочет этим заниматься.

— Расскажите, как сказалась на ситуации с домашним насилием декриминализация побоев?

— Декриминализация состояла из двух этапов. Первый этап — 2016 год, когда побои из Уголовного кодекса перевели в кодекс об Административных правонарушениях, но в уголовном кодексе оставили побои в отношении близких лиц. Получается, если это не близкое лицо — административное дело. Если это близкое лицо — уголовное дело.

Мы тогда этому очень обрадовались. С одной стороны, выделили специфический субъект — семью, семейные отношения и близких лиц. Там были «Побои, совершенные в отношении близких лиц» как отдельный состав преступления. С другой стороны, предусмотрели, что это будет частно-публичное обвинение, то есть расследовать эти дела будет государство. Эта норма просуществовала всего полгода. В феврале 2017 года полностью декриминализовали и эту статью (вывели в административку).

Дело Ирины Петраковой попало под обе декриминализации. Как только произошла первая, тут же прекратили все эпизоды, которые были после расторжения брака. Полиция сказала: «Они же были не близкие лица, они же брак расторгли, поэтому мы все прекращаем». Когда в феврале была декриминализация уже про близких лиц, они прекратили все остальное. И еще в одном месте он под амнистию попал в честь Дня Победы.

На самом деле, эти дела не составляли большой сложности для расследования. Они больше времени потратили на борьбу с нами, чем если бы потратили время на эффективное расследование. Заявления, побои, судебно-медицинские экспертизы, свидетели — были. Подшивай и передавай дело в суд.

— Как решение Европейского суда поможет самим заявительницам?

— К сожалению, кроме компенсации, ничего. Их дела уже невозможно пересмотреть. По 20 тыс. евро (кроме Грачевой) — это считается неплохой компенсацией по меркам Европейского суда.

— Кто выступает против закона о домашнем насилии?

— В основном, эти люди объединяются под эгидой родительских ассоциаций и движений. При этом, в основном, путают холодное и зеленое, не понимая, что такое домашнее насилие, о чем идет речь. Для них любой закон против домашнего насилия — это посягательство на их власть в семье. Они же регулярно проговариваются по этому поводу. Один из самых известных представителей — это движение «Сорок сороков». Есть запись, где он в государственной думе кричал с трибуны: «Если бы этот закон был принят, у меня бы не родилось столько детей». Они проговариваются практически откровенно про то, почему они против этого закона.

«Нужна совместная работа, чтобы помочь человеку»

— Каким должен быть закон о домашнем насилии?

— У Европейского суда есть определенные стандарты. Государство должно не просто разработать закон, но проводить отдельную государственную политику. Для этого надо создавать специальные программы, структуры и мониторить, как они работают.

Необходимо юридическое определение домашнего насилия — «физическое, сексуальное, психологическое, экономическое насилие, а также проявление контролирующего, принуждающего поведения, преследования, домогательства вне зависимости от того, произошли они физически или в интернет-пространстве». Соответственно, между государственными органами должны быть распределены обязанности по реагированию на ситуацию домашнего насилия.

Полиция, врачи, социальные службы как работали всегда каждый по-своему, так продолжают. Практически никакой совместной работы, чтобы помочь человеку. В идеальном мире они взаимодействуют, работают совместно в интересах потерпевшего.

Врач, к которому она пришла, должен дать информацию о кризисных службах, должен связаться с полицией, должен объяснить заявительнице, почему важно зафиксировать ее телесные повреждения. Он должен уметь их правильно зафиксировать. Полиция должна быть на связи с социальными службами. Зачем? Чтобы понимать, какова жизненная ситуация человека, когда ты расследуешь дело. Ты сегодня вызвал его на опрос, может, он ее завтра убьет после этого опроса.

Естественно, такие программы должны иметь надлежащее финансирование. Пока из-за отсутствия правового механизма деньги уходят в мусорку.

— В ГУ МВД по Пермскому краю никогда не велось статистики по домашнему насилию, посчитать такие случаи они не могут.

— Они лукавят. По домашнему насилию статистики нет, потому что понятия «домашнее насилие» нет, а нет дела — нет статистики. Но полиция и МВД считают отдельно преступления, совершенные в семейно-бытовой сфере. Конечно, то что понимает МВД под статистикой семейно-бытового насилия и то, что понимаем мы под домашним насилием — это как капля и море.

Они считают только преступления, которые были совершены либо формально супругами, либо родственниками. Например, если вы уже развелись, а он продолжает совершать преступления, это не попадает в статистику. Если это партнеры, не оформившие свои отношения, это не попадает в статистику.

Более того, преступления сегодня — это легкий вред здоровью, средней тяжести вред здоровью. Побои сюда не попадают. Здесь любопытно посмотреть, как менялась статистика. До 2016 года каждый год она немножко росла. В 2016 году она была порядка 65 тыс. преступлений. После декриминализации их стало 35 тыс. — сразу в два раза меньше, сейчас там на уровне 33–34 тыс. преступлений в год.

В стране в год примерно около 11 млн заявлений о возбуждении уголовного дела, а возбуждается в год 1 млн 800 дел, разных. Остальные 80% что, пришли соврали? Вряд ли. У нас есть примеры отказов в возбуждении уголовного дела, когда людям причинялся тяжкий вред здоровью, средней тяжести — регулярные отказы в возбуждении уголовного дела. А если отказали в возбуждении уголовного дела — в статистику не попало. К нам обращаются потерпевшие со всей страны, практически у всех одна и та же проблема: я написала заявление, мне отказали в возбуждении уголовного дела.

— Что такое протоколы оценки и управления рисками (один из пунктов в решении ЕСПЧ)?

— Протокол оценки управления рисками — это система оценки ситуации потерпевшей. Это такая бумага, в которой есть ряд вопросов. Например: как давно вы вместе? Сколько раз в месяц совершается насилие? Какого вида? Угрожал ли он вам убийством? Есть ли у вас иждивенцы? Полное описание картины, по которому подготовленный профессионал может оценить, насколько опасна ситуация.

Например, у агрессора есть право на хранение оружия. Важно? Исходя из полной картины, ты принимаешь решение: здесь нужно писать заявление на лишение его права на хранение оружия, здесь нужно передавать в кризисный центр, где есть доступная среда для детей с инвалидностью. Ты оцениваешь, насколько высоки риски следующего эпизода (если он её уже вывозил в лес с ножом, значит, вывезет ещё раз).

Соответственно, из этого составляется план выхода из ситуации, как привлекать, куда прятать, какую помощь оказывать, какой охранный ордер выносить. У нас их, кстати, нет. Нет закона — нет ордера. Это определенный акт, который запрещает человеку какие-то действия с целью защиты другого человека. Допустим, запрещает приближаться к жилищу, к школе.

«Они за право сильного стукнуть по столу»

— Есть ощущение, что общество стало чуть бережнее относиться к женщинам, не хихикать над этой темой, понимать ее серьезность. Как вам кажется, так ли это?

— Да, абсолютно. 10 лет назад, например, и сейчас — это два разных мира. Общество воспринимает домашнее насилие не как бытовуху, чернуху, а как социальную острую проблему. Проблема в том, что у нас между пониманием общества и пониманием государственного аппарата есть огромный разрыв. Уровень осознанности государственного аппарата остался на уровне 15 лет назад.

— В чем главная причина?

— Если учитывать возрастной и половой состав государственного аппарата, легко понять, что это люди, которые вряд ли могут стать жертвой домашнего насилия. Для них эта проблема далека. Они за право сильного стукнуть по столу, за мифы и стереотипы вроде «милые бранятся — только тешатся».

Что мешало участковому по делу Маргариты Грачевой возбудить уголовное дело? Когда она к нему в первый раз пришла с заявлением о том, что он вывез ее в лес, с ножом. Между прочим, это тяжкое преступление. Тогда бы у Маргариты были бы две руки.

Людмила Сакова систематически подвергалась побоям со стороны своего брата. В первый раз он получил 5 тыс. рублей административного штрафа. Во второй раз уголовное дело возбудили, назначили ему наказание, обязательные работы. Но ничего не спасло её от нового избиения.

Полицейский тоже понимает, но защитить ее они никак не могут. У них нет подготовки, они не умеют оценивать риски. Они думают: ну сколько я буду работать на эту мусорную корзину. Труд сотрудника, экспертов, судьи, всех послушать, всех опросить, вынести постановление. Государство тысяч сто на это точно потратило уже, а ему штраф 5 тыс. рублей.

«Только тот, кто поднимает руку, в силах эту руку не поднимать»

— Если будет принят закон, единые стандарты оказания помощи появятся?

— Во-первых, появится обязанность иметь — в зависимости от количества населения — определенное количество кризисных центров, появится обязанность по оказанию психологических и юридических услуг бесплатно. Мы захлёбываемся от количества обращений. Доступ к правосудию — это ключевой вопрос для пострадавших от домашнего насилия. Но если будет закон, если государство все будет делать само, будет защищать, то и юридической помощи необходимо будет меньше.

Идея, которую мы пытались донести государству, — не надо огромных кризисных центров в одном месте, надо много небольших, в разных местах. Мне нравится идея с кризисными квартирами, потому что это легко.

— Как вы думаете, где система профилактики от домашнего насилия, защиты женщин и детей, поддержки, реабилитации последующей близка к совершенству?

— Идеальных нет. Каждая страна свою систему совершенствует. Например, канадцы, шведы, французы очень давно работают в этом направлении. Уже задумались об электронных браслетах для агрессоров на период действия охранного ордера. Мы еще даже не на первой ступеньке этой лестницы.

Первое, что нужно сделать, это разработать и принять программу межведомственного взаимодействия. Потом программы для МВД, обучение, протоколы работы, расследования отдельно для соцработников, отдельно для врачей. Все специалисты должны быть подготовлены. Если мы сегодня примем закон, это не значит, что мы завтра будем жить по-новому. Но по крайней мере, у нас будет шанс жить по-новому через несколько лет.

— Я общалась с женщиной из деревни, как она сказала, там все считают, что она сама виновата, сама налетала на все топоры, кулаки, провоцировала. Что вы обычно говорите в таких случаях, какой аргумент приводите людям, которые так уверенно заявляют: сама виновата?

— Я обычно говорю о том, что каждый человек несет ответственность за свои конкретные действия. Тот человек, который поднимает руку, только он в силах эту руку не поднять. Он несет ответственность за то, что ударил, нагрубил, угрожал убийством.

В ситуациях домашнего насилия сама по себе провокация — это очень известный миф. Ведь агрессору надо оправдать свою агрессию. Он не может сказать, что действительно не может держать себя в руках, поэтому избил человека.

— Последний вопрос. Возможно ли, что Россия будет игнорировать решение ЕСПЧ?

— Возможно. Если такое случится, обязательно будем предпринимать меры. Решение в части компенсаций исполняется в течение треx месяцев с заявления лица о получении компенсации. Решение в части структурныx изменений - в сроки установленные Комитетом министров совета Европы в каждом конкретном случае, если суд не указал иной срок. В нашем деле не указал, значит, это будет решать Комитет министров совета Европы.

Иллюстрации: Диана Заднепровская для Properm.ru