«Сидеть стало не модным». Как убившие своих мужей женщины учатся жить заново
В Перми «Нечужие» — центр помощи женщинам, освобождающимся из мест не столь отдаленных, появились на «Кислярах» (микрорайон Кислотные дачи, — Properm.ru) год назад. Анна Каргапольцева — координатор общественной организации социального предупреждения правонарушений «Выбор» создавала его для поддержки женщин, осужденных за убийство, но и не только. Задача, которую намерена решить Анна — помогать женщинам так настроить свою жизнь, чтобы поводов для возвращения за решетку у них уже не было.
Когда мы попросили Анну «в двух словах» рассказать, зачем она уже больше двадцати лет помогает осужденным, в том числе — за тяжкие и особо тяжкие преступления, первое, что ответила женщина: «Я считаю, что в Пермском крае все должны это делать. Территория у нас такая, тюремная, ссыльная, исторически. А если не помогать, то все будет идти по кругу — не найдя поддержки, бывшие осужденные всегда будут снова и снова совершать преступления и возвращаться в колонии».
Сначала Анна открыла шеллтер — временное убежище — в Ныробе, в поселке, где живёт последние десять лет. Прадеды Анны были политзаключенными, сосланным в Пермский край. Как рассказывает в многочисленных интервью сама Анна, в семье тему репрессий, осужденных дедов не замалчивали. Но история для родных была скорее внутрисемейная, чем политическая. Такое отношение к осужденным стало для Каргапольцевой смыслом и жизнью: просто помогать людям, когда они просят о помощи. Именно про эту ее черту рассказывают все «девочки», привыкающие к свободе в «Нечужих»: «Анна Вадимовна приехала на колонию, я ходила за ней хвостом и умоляла взять к себе. Она пообещала, а потом — и забрала».
Этим летом одной из подопечных центра «Нечужие» планировала стать пятикратная убийца Екатерина Маслова. Она подавала заявление на условно-досрочное освобождение, однако суд оставил ее до окончания срока в колонии.
Самооборона в дивном саду
Женщины приходят в «Нечужие» вернуть навыки жизни вне периметра, а скорее — привыкнуть, адаптироваться к нормальной жизни. Быть «на поруках» «Нечужих» можно до трех месяцев. Хотя, часто срок продляется — пока женщина сама не почувствует в себе силы жить самостоятельно.
Учатся здесь самым простым вещам, о которых за решеткой никто не задумывался. Например, как пользоваться современным смартфоном. «Я когда только его получила, стала подключать мессенджеры, дочь спрашиваю — а как ответить на сообщение? Она мне показывает, что его нужно пальцем „смахнуть“, — рассказывает подопечная проекта Кристина Кулешова, - Я так „смахнула“, что пол переписки поудаляла. Дочери говорю — а куда оно все делось? »
У Кристины за плечами два срока за убийство. Рассказывает — первый раз созналась сама во всем. Второй раз — восемь лет по 105 УК РФ. Не смогла доказать в суде превышение самообороны, хотя весь процесс и адвокаты, и следователи говорили — все будет в твою пользу. Но нет.
Кристина пришла в проект чуть больше месяца назад, освободилась условно-досрочно. В колонии она провела восемь лет — отбывать наказание ее привезли в Прикамье из Башкирии, где женщина жила всю сознательную жизнь. Здесь живут ее дочери и внуки, которых она увидела впервые с того момента, как после убийства мужа оказалась в СИЗО.
До 15 лет, до развала СССР, Кристина жила в Батуми у моря, когда в Грузии стало неспокойно — брат Виктор перевез младшую сестренку в Санкт-Петербург. «Училась там на цветовода-декоратора садово-паркового хозяйства. Цветы, земля… У меня была мечта построить парк для детей. Спроектировать самой, сделать, как кусты будут, мне надо, чтобы обязательно буквой В было, потому что брата старшего звали Виктор, его убили в девяностых в Питере, время неспокойное было. Поэтому мне надо было обязательно букву В. Мечта одно время начала осуществляться, но так получилось, что прекратилась. Не получилось доделать», — рассказывает Кристина.
После смерти брата Кристина вышла замуж и переехала в маленький город в Башкирии. Сначала у нее была возможность создавать свой сад — были спонсоры и возможность создавать сад мечты. Потом экономика изменилась, родились дети — и первый срок. Муж — он держал воровской общак в городе, где они жили — тоже вышел на волю и ему понесли подарки, в том числе и «синтетику».
«Вся молодежь, которая хочет уважить его, хочет поиметь что-то свое, они все ему это преподнесли бесплатно и преподносили каждый день. Не объяснили, как этим сейчас пользоваться. Он принимал все в один день сразу, у него началась сильнейшая паранойя. Это был не он. Он сам об этом говорил. А потом суд не учел самого главного. У меня был такой список зафиксированных побоев, истязаний, пыток, которые до сих пор, после восьми лет оставили следы на теле. Об меня тушили сигареты. Семь сигарет выкуренных и потушенных. Ремень, когда он меня привязывал, впился до такой степени, что все еще дырка осталась. Отбитая почка, сломанное ребро. Это все было написано, но мне дали 11,5 не за то, что я его убила, за то, что я что-то с ним сделала — за соучастие. Просто я была в этой квартире. Я детектор лжи прошла, что я была сама избита, что я перенесла истязания и пытки, при которых не могут вменять ст. 105 УК РФ (убийство). Ее не учли из-за закрытия состава преступления мужа в связи со смертью потерпевшего. Истязание было, но наказывать некого. Простите, вы соучастник», — вспоминает Кристина.
Сейчас Кристина Кулешова заново учится жить. В мире, где люди разучились общаться глаза в глаза. Где без гаджета никто не может показать дорогу. Где телефон — это уже даже не коробочка с кнопками, а один большой экран. Но в этом новом мире есть и хорошее: по словам женщины, сейчас мало кто смотрит на судимость при трудоустройстве. Подходишь как специалист — и работай. И есть новая мечта, выучиться на психолога, консультировать таких же освобождающихся из колоний женщин — чтобы они больше не возвращались в места лишения свободы.
«Колония — это то место, в котором можно изменить жизнь только в худшую сторону, где можно научиться, как правильно льстить, угождать, лебезить, улыбаться, когда ты не хочешь этого делать. Меня она научила жить поодиночке. И я больше туда не хочу», — говорит мне Кристина на прощание.
Чтобы только дочь простила
У Альбины Мирасовой — она как и Кристина оказалась в Прикамье по решению суда в Башкирии — самый маленький среди «Нечужих» стаж осужденного — полтора года «химии» и три года — колонии общего режима. Статья на сегодня «самая распространенная» — 228 УК РФ (незаконное хранение и распространение наркотиков). Но это самые — говорит женщина — тяжелые годы в ее жизни и жизни ее дочери и ее мамы. Сейчас Альбина пытается сделать все, чтобы больше не было в жизни наркотиков, судов и расставания с дочерью. И чтобы вернуть любимую работу — продажу запчастей к грузовикам, у женщины призвание к «собрать-разобрать»
«Сложно было нам всем, очень тяжело. Я старалась все ее годы зависимости отгораживаться от дочери. Когда Альбина вела такой образ жизни, я создала стену, здоровье для того, чтобы все вынести не больно важное. Думала больше о внучке Камилле, ребенок никому больше не был нужен и у меня никого больше нет. Больше никого близких нет вообще. Если бы я не выдержала, ребенок пошел бы в детдом — мать лишили прав, отец умер от рака. Мне нужно было создавать стену между Альбиной и собой. Я ей сказала: „Давай я буду думать о тебе, заберу тебя, а Камиллу сдаю в детдом. Выбирай: я буду помогать тебе вставать на ноги“. Она сказала: „Я постараюсь сама. А ты держи Камилу“. У меня возраст, 63 года в этом году. Мы все стараемся вернуть нормальную жизнь», — рассказывает Аниса, мама Альбины. Впервые с момента лишения родительских прав семья встретилась — пока на территории центра «Нечужие».
Альбина вышла на поруки «Нечужих» в апреле 2022 года. Трех месяцев оказалось не очень много, чтобы понять — готова заново знакомиться с дочкой, с мамой и жить дальше: «Я переживала, думала, будет сложно, потому что выросла, потому что долго не было. Она меня простила. До этого времени все время думала, больше никогда не простит. Я же сама ее чуть не лишила матери. Некоторые трагически родителей теряют, а тут просто… Это было очень жестоко. Я решила, что она не заслужила для себя такого наказания».
«Когда я Камиллу забрала, она маленькая была, шесть лет. Чуть повзрослела — одиннадцать, начала все понимать, говорит: „Бабуля, ты ее простила?“, — „Не знаю, пока ничего не могу сказать. Я пока не прощаю, потому что помню все, у меня все в памяти, не знаю“. Когда мама вышла, они сразу же в этот же день поговорить по видеосвязи. Поговорили с ней. Обе плакали. Время прошло, я говорю: „Ну как у тебя к маме отношение?“, — „Я ее простила“, — рассказывает Аниса-апа.
Сидеть не модно
У Натальи Кубаржевской значительная часть жизни прошла как день сурка, а может — как обычный день среднестатистического жителя прикамской умирающей глубинки. «Освободился, выпил, поскандалил с сожителем, взял нож, в тюрьму». И так трижды — рассказывает, что «бандитила с 14 лет».
Выросла Наталья в Кизеле, рано осталась без родителей — по странному стечению обстоятельств, старшие братья и сестра Натальи утонули. Мать умерла, отец запил и дочерью не занимался. Девочка рано вышла замуж — в 16 лет. Муж и стал первой ее жертвой: «Ревнивый такой был, мог избить по пустякам. Я пошла работать на мебельную фабрику. Он работал на заказах, резьбой по дереву занимался. Вроде хорошо жили, но со свекровью не сошлась. Она требовала, чтобы я звала ее мамой, а у меня язык не поворачивался. Вот он и бил за это, избивал постоянно. Руки постоянно были синие, постоянно прятала. Получилось так, что день рождения у меня… У меня день рождения раз в 4 года — 29 февраля. Приехала его подруга. Все были парами, компаниями собрались. Она одна приехала. Выпили все, я не пила тогда. Он ее увел. Мне говорят друзья: „Наташа, он повел домой девку, подругу“. Я туда. У меня и получилось первое преступление. Я прихожу. Двери открыты. После этого жизни и не стало».
Для Натальи сейчас колония — это редкие светлые воспоминания, там она получила профессию, там было можно не бояться, что кто-то напьется и начнет избивать: «Там много времени есть подумать, обо всем подумаешь, перевернешь всю свою прошлую жизнь. Понимаешь, что было все. Что даже этого преступления, которое было, могло бы не быть по идее». Но на воле, где не было ни родных, ни угла, все возвращалось в один сценарий: «Выходила из колонии, устраивалась на работу, и все по новой, в 32 года пошла учиться на швею, люблю эту работу. В наше же училище на швейной фабрике в Кизеле, но не закончила. Нужда заставила выйти замуж»…
Во время последней отсидки Наталья встретила в колонии с проверкой Анну Каргапольцеву. Попросилась: «возьмите меня с собой, устала так жить, не могу больше — уже пятьдесят лет и ничего доброго в жизни не было». Взяли, сейчас женщина пытается найти свое дело и свой путь к богу. И, говорит, «не модно теперь сидеть. Контингент молодеет, те кто „первоходки“ уже другое поколение, выросшие без налета воровской романтики 90-х».
«Трудно осваиваюсь в трезвой жизни, потихоньку, но хочется всего хорошего. Иду я к нему. Есть препятствия, но это все не так страшно, как было. Главное — не оступиться, не потеряться. Да, я думаю, что так оно и будет, будет все хорошо. Хоть под старость хочется пожить хорошо, спокойно как-то. Стареть не охота», — пока у Натальи Кубаржевской совсем простой план на ближайшую жизнь.
Ты не мусор, что мимо пролетает
Агния Уракова — старожил «Нечужих», здесь она уже полтора года, пережила ремонт, отключение воды, окончание грантового финансирования — все. В колониях до центра провела в общей сложности 15 лет, статья — 228 УК РФ. Наркотики. Они лишили Агнюшку всего — зрения, родины — она из-под Екатеринбурга. И самого главного, что стало переломом во всем — пока женщина отбывала последний срок умерла ее мама. Единственный человек, который поддерживал вопреки всему и без скидок на тюрьму.
Важное, про коммунальную систему
С 2022 года «Выбор» работает без грантовой поддержки, так получилось. Это делает необходимость считать каждую спонсорскую копейку особенно острой. Например, помещение для центра на Кислотных дачах в безвоздмездное пользование дал муниципалитет, общественникам нужно только оплачивать коммуналку. А вот с этим как раз — проблемы. У двухэтажного здания два собственника — город и индивидуальный предприниматель Юрий Яковлев, у которого основной вид деятельности — операции с недвижимостью.
Кроме того, предприниматель Яковлев ежегодно заключает госконтракты с муниципальными компаниями, такими как казенное учреждение «Содержание муниципального имущества» (СМИ) на предоставление коммунальных услуг, в том числе — в доме на улице Суперфосфатной, где находится центр помощи «Нечужие». Получает Яковлев из бюджета за услуги УК немного — ежегодно 80–100 тыс. рублей. Но, что интересно, несколько лет оплачивает услуги электроснабжения, водоснабжения и другие — «Новогору», УК «Техкомфорт» — только через судебные решения — суммы задолженности колеблются от нескольких тысяч до нескольких десятков тысяч.
Судя по картотеке судебных дел, в 2019 году Департамент имущественных отношений — также через суд — свои помещения на первом этаже здания на Суперфосфатной изъял все у того-де предпринимателя. Яковлев пользовался ими и даже сдавал в аренду. Единственное, что ДИО не смогли доказать в суде — что за время сдачи помещений предприниматель неосновательно обогатился.
В общем, наличие собственника второго этажа значительно осложняет работу центра помощи — договор на электроэнергию Анна Каргапольцева заключила с боем, а вот обеспечить подачу воды пока не смогла. Та же ерунда — с отоплением помещения. В муниципалитете ей говорят, мол, раз не заключили договоры на поставку коммунальных услуг — то мы можем забрать все обратно. Координатор «Выбора» в свою очередь пытается заключить договоры напрямую с поставщиками услуг, но ей пытаются доказать, что раз Яковлев имеет со СМИ муниципальный контракт, то платить нужно именно ему.
В «Выборе» считают это нарушением их прав — воду приходится носить с колонки, а оплачивать коммунальную услугу им не дают. С 2018 года по Жилищному Кодексу пользователь коммунальных услуг волен сам выбирать — платить за электричество и воду посреднику в виде УК или ТСЖ, либо напрямую ресурсоснабжающей организации. Журналист Properm.ru направил в «Новогор-Прикамье» и пресс-службу администрации Перми о том, почему общественную организацию вынуждают заключать договор поставки коммунальных услуг именно с ИП Яковлевым.
Дозвониться до предпринимателя Яковлева журналисту Properm.ru не удалось — он не отвечал по всем известным редакции номерам. Его бухгалтер сообщила, что «руководитель запретил комментировать СМИ ситуацию, а у „Выбора“ был выбор заключить договор с ИП и пользоваться водой». Кроме того, она заявила, что для того, чтобы понять, почему нормы Жилищного Кодекса в доме по Суперфосфатной не работают, «нужно вникнуть во все тонкости», раскрыть которые отказалась, как «заинтересованное лицо».
В «Выборе» уже обращались за решением проблемы в правоохранительные органы год назад. После вмешательства в историю аппарата уполномоченного по правам человека оказалось, что полиция несколько раз отчиталась за то, что проверки заявления проведены и все подключено, даже не выезжая на место. История взята на контроль, но воды от этого в кранах не появилось. На запросы журналиста Properm.ru мэрия и «Новогор-Прикамье» ответили просто: пусть судятся за право платить за воду поставщику. В настоящее время коммунальные сети муниципального помещения на Суперфосфатной, степень благоустройства нежилых помещений, предоставленных центру, не позволяет получать услугу водоснабжения, поскольку данные помещения не имеют присоединенной сети (не оборудованы внутренними сетями водоснабжения).
«Мама очень меня любила, я избалованный ребенок, младшая в семье, у меня еще есть старший брат. У отца я была любимица, у мамы дочка младшая, то есть, конечно, все лучшее — мне. Старший брат — все мне. Мне все можно. Мама всегда говорила: „Ты же моя доча, я тебя просто люблю. Ты просто всегда знай, что я тебя люблю и ты моя дочка. Это было так страшно, когда ее не стало. Я вчера разговаривала с мамой, допустим, сегодня снова звоню, а мне говорят, ее больше нет. У меня у таксофонов просто ноги отказали. Еле до санчасти дотащили“, — вспоминает Агния. После этого захотелось закончить жизнь от тюрьмы до тюрьмы.
В центр Агния, как и Наталья, напросилась сама — на мероприятие приехала Каргапольцева, сказала — заберите, полгода пересудов по УДО и почти на свободе: «Когда находишься там, понимаешь, что есть куда вернуться, допустим, в Свердловскую область, у меня там квартира есть, там живет брат. Я могу туда приехать и сказать: „Давай, зарулим“ и жить там. Все же прекрасно понимают, что освободилась, пускай хоть маленькое, но бабло есть в кармане. На первое время как это бывает, зовут с собой, дают что нужно, а потом говорят: „У нас тут дела есть“, ты должен. Но я этого не хочу, потому что все начнется сначала. Сейчас я начала все с чистого листа».
И продолжает: «Наш центр настроен, чтобы сломать стереотипы в голове, объяснить, что если ты думаешь, что у тебя все плохо, посмотри на нас, ты поймешь, что жизнь идет, что ты все сможешь. Ты в ней не просто мусор, который мимо пролетает, тебе нужно задержаться, ты личность. Мне очень жаль девчонок, которые освободились, они правда перспективные, у них в голове дофига идей. Им нужно только, чтобы поддержали, поверили и не оттолкнули. Ведь все происходит повторно именно потому, что они не знают, где себя реализовать. Они в одно место пошли, им сказали, полетели, потому что усидели. Они во второе место пошли, их опять забрили. Они в третье место идут, их опять забривают. Найдут какое-нибудь беспонтовенькое место, там работают. Думают: „Блин, сколько это можно работать, сколько это нужно работать, чтобы вообще просто сделать что-то… Что мне сейчас уже терять?“
Моих детей предали и продали
Пока Елена Дрягункова отбывала наказание за убийство, ее сыновья стали гражданами Испании. Женщина говорит — если бы в фонде «Выбор» не помогли найти детей, то «сама бы до Москвы пешком дошла». Когда она оказалась в колонии, пацаны были в детдоме и их усыновили иностранцы. Как говорит Елена — согласие на это дал ее отец, и никто — ни органы опеки, ни детский дом, ни ФСИН ни то, чтобы хотя бы поставить кровную мать в известность, никаких отказов от детей не просили.
О том, что мальчики в Испании Лена узнала от доктора в колонии — пришло письмо от приемных родителей, но почитать его она не смогла. Официально администрация учреждения ее не известила. Только потом, освободившись на поруки «Нечужих» женщина обрела связь с сыновьями, сейчас ее самая большая мечта — сесть за один стол со своими мальчиками: «Я до сих пор не могу поверить, что они оба — выше меня ростом»…
Из колонии-поселения Елена освободилась в октябре 2021 года, некоторое время проходила «курс молодого бойца» в «Нечужих», а когда почувствовала силы — сняла жилье и устроилась на работу. Как и другие женщины говорит, что за восемь лет в колонии что-то в мире поменялось: работодатели спокойно относятся к тому, что пришедший на собеседование сотрудник — осужден и был в тюрьме.
Лена Дрягункова была за решеткой несколько раз, в общем десять лет — за наркотики, бывший муж писал на нее заявление силовикам — то, что она его избивает, то за кражу. Эти судимости уже погашены, осталось отбыть — сейчас она на ограничении определенных действий — последний самый главный. За убийство. Женщина говорит, как и Кристина Кулешова, что все во время расследования шло к превышению самообороны или к нанесению увечий. Мужчина скончался уже в больнице — скорую вызвала она сама. «В суде потом это стало отягчающим, потому что надо было вызвать полицию. А еще судья спросил — вы считаете, что раз он в больнице скончался, значит его врач убил», — говорит женщина.
Елена за время жизни в колонии миллионы раз восстанавливала картинку «того» вечера: как пришла в квартиру, где снимала «угол» у знакомого — здесь в коммуналке обитали несколько таких же освободившихся из мест не столь отдаленных. Как зашла соседка — она недавно дождалась своего приятеля из колонии, познакомилась с ним по переписки. Соседка попросила денег на выпивку, Елена пообещала принести. Когда зашла с купюрами — увидела как мужчина избивает подругу, попыталась остановить, но безуспешно. Вернулась в комнату, села в кресло, мужчина побежал за ней, поднял руку и хотел ударить. Руку нападавшего Елена отбила ногой, как схватила нож и ударила ему в грудь помнит смутно. Но мужчина вдруг схватился за грудь, вышел из комнаты и упал.
Уже потом в суде «свидетели», выпивавшие в тот день вместе с убитым, будут показывать, ссылаясь друг на друга, что Елену он не трогал. Что у них с жертвой был конфликт: мужчина был против, чтобы Дрягункова здесь жила. Что она лишила жизни хорошего человека и никто ни разу не вспомнил, что он только что освободился с длительного срока наказания по особо тяжкой статье. Версию, что хрупкая женщина могла защищаться от крупного пьяного мужчины суд и следствие отмели как несостоятельную. То, что собутыльники убитого даже не захотели вызвать скорую или полицию никто во внимание не принял.
Сейчас Елена точно знает, что она хочет — она начала жизнь с белого листа, уехала в Пермь из Лысьвы, и будет налаживать контакты с детьми. А потом — даст бог и удастся встретиться с мальчиками, тем более, что приемные родители за то, чтобы они общались с кровной мамой и не только в онлайн переписке на незнакомом ей испанском языке.
Елена думает, что начать заново без «Нечужих» было бы в разы сложнее: «Человеку самостоятельно не вернуться к прежней жизни, без поддержки. Это психологически сложно. Многие не выдерживают, срываются. Просто срываются и уходят обратно туда же, откуда они пришли. А просто отсидеть в колонии — это никого не исправит. Осознание должно человеку самому прийти. В колонии живешь безвольно, что требуется, то выполняешь. На автомате встаешь, идешь. Одни и те же движения по расписанию. Я жила так 7,5 лет. Больше никогда этого не хочу».