Он был экологом и педагогом, а теперь борется с еврейским центром. Большое интервью с Романом Юшковым

Редакция Properm.ru не разделяет националистических взглядов и является противником возбуждения ненависти по каким бы то ни было признакам: религии, расе, полу, политическим взглядам или принадлежности к какой-либо социальной группе. По этой причине многое из того, что было сказано во время разговора, не вошло в итоговый вариант интервью.

***

— Бывший эколог, бывший преподаватель, общественный деятель, националист — кто такой Роман Юшков?

— Бывших экологов не бывает, так же, как и сотрудников органов. Глобально экологическая повестка меня продолжает интересовать. В частности, аспекты перенаселения, экологическая миграция… В частности, из Средней Азии в Россию (она явно экологическая, вследствие аграрного перенаселения). Эколог по происхождению, ну и научной степени кандидата географических наук никто не отнимал. На сегодня — общественный деятель, гражданский активист, публицист.

— Аспекты перенаселения вы рассматриваете, как эколог?

— Как эколог, и в том числе, как русский националист, потому что мне не хочется, чтобы происходило это перетекание из полного сосуда в пустой. У них надо развивать левое движение, феминизм — все эти вирусы поразившие «белую» цивилизацию.

— В начале 2000-х вы были все-таки в экологической повестке в первую очередь, почему позже вектор так сильно сместился вправо?

— Потому что я прошел некий путь интеллектуального и духовного созревания. Потому что у меня возникло ощущение, что, занимаясь сугубо экологической повесткой, я драю палубу тонущего русского «Титаника» или расчищаю территорию для будущего гунна, который сметет мою цивилизацию. Будет на сохраненных мною лугах своих баранов выпасать, поэтому приоритеты сместились.

— В 2004 году в одной из своих статей вы писали: «России сегодня нужны мы — радикальные маргиналы». Кто сегодня нужен России?

— Я от этой фразы не отказываюсь, но я бы на сегодня уточнил — радикальные консерваторы сегодня нужны России. В ситуации наступления западной гомореволюции с ее продвигаемыми Америкой однополыми браками, с распадом традиционных ценностей, с распадом семьи, с угрозой цветной революции, репетиции которой в настоящий момент проходят в Москве, нужны радикальные консерваторы, каковым я себя осознаю.

— Кого вы еще можете назвать радикальным консерватором в Перми и крае. Из известных людей, из политиков, может быть?

— По многим вопросам мы сходимся с Окуневым (Константин Окунев — основатель продуктовой сети «Добрыня», в прошлом депутат Заксобрания — Properm.ru), например. Есть люди, которые, в отличие от меня, не совсем комплексно к этой проблеме подходят. Есть люди в сфере охраны историко-архитектурного наследия, например, активно работающие, какой-нибудь Владимир Гладышев (преподаватель, журналист, краевед — Properm.ru), председатель пермского отделения Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры Лев Перескоков.

Есть люди, которые, можно сказать, самоотверженно и последовательно бьются с наступающим проклятьем ювенальных технологий. Это какое-нибудь «Всероссийское родительское сопротивление», Алексей Мазуров. Но это у них совмещается с совершенно дикой для меня «краснотой» совкового типа.

Почему-то эти же люди боролись против переименования безликой улицы Плеханова в наполненную смыслом, сугубо пермскую улицу Биармскую, каковой она была до революции (предложения о переименовании улицы высказывались в 2012 году — Properm.ru). Эти же люди, «кургиняновцы» (по фамилии лидера движения «Суть времени» Сергея Кургиняна — Properm.ru), условно говоря, боролись против этого и затормозили процесс переименования улицы Луначарского в Вознесенскую.

Есть люди типа НОДовцев (Национально-освободительное движение — Properm.ru): Евгений Злобин, которые сфокусировались на борьбе с цветной угрозой. Все-таки в поле моего зрения людей, которые системно последовательно стоят на традиционалистско-консервативно-правых позициях я не вижу более, именно правых, потому что любая «левизна» — это, конечно, агент разрушения традиции, мы это понимаем.

— Перейдем к публичным слушаниям. После интервью с председателем «Еврейской общины города Перми» вы написали мне, что хотите высказать свою позицию. Итак, почему центр не должен появиться на участке у ДКЖ? Или он не должен появится вообще?

— Понимаете, если бы они эту землю купили бы на аукционе, на торгах, то мы, радикальные противники строительства этого хасидского учреждения, просто не имели бы возможности этому противостоять. Если бы мы побежали в администрацию кричать: «Не продавайте им», мы выглядели бы глупо, как вы понимаете, это было бы незаконно и нелогично.

— То есть вы бы приняли это, никаких протестных акций, высказываний не было бы?

— У нас не было бы инструментов для этого. Но в ситуации, когда участок муниципальной земли кадастровой стоимостью более 73 млн рублей им дарится под предлогом того, что это благотворительная, оказывается, организация, это будет благотворительный центр. В этом я вижу незамаскированную коррупцию и политическое извращение. Когда от еврейского вопроса наши власти приходят в трепет. Идут на любые действия, лишь бы на них не пало мизерного подозрения, что они не лояльны к евреям в любом их виде, в том числе, к американско-хасидской секте, управляемой из Нью-Йорка.

— По поводу бесплатного участка я понял. Что-то еще?

— Группа аргументов. Конечно, мы категорически против того, чтобы в городе укоренялся еврейский фашизм, а секта любавичских хасидов, безусловно, таковой является. Я говорю совершенно убежденно, готов в любом месте на любом уровне, на любом суде это доказывать. У них совершенно нацистская идеология, что показано очень солидной психолого-религиоведческой лингвистической экспертизы книги Тания, которую мы организовали. Она была выполнена профессорами, докторами и кандидатами наук. Эта книга является настольной в той самой школе Ор Авнер, которая существует у нас в Перми. Вся эта человеконенавистническая идеология звучит на проповедях Залмана Дайча. Все это там звучит в полный голос.

— Как вы узнали о том, что звучит на проповедях? Вы бы туда не попали, я так понимаю.

— Разумеется, нет. От тех немногочисленных евреев советского образца, которые на этих проповедях побывали, были шокированы, ушли из хабада и сказали, что это еврейский нацизм.

— Можете их назвать?

— Эти люди не готовы говорить, я не уполномочен. Человека, которого я могу назвать, это Татьяна Кротова (пермская активистка, ярая противница строительства в Перми Еврейского общественного центра и мечети на ул. Крылова — Properm.ru), которая несколько лет там работала, которую перестали стесняться, которая готовила распечатки для этих занятий, которая присутствовала на занятиях лурианской каббалы.

Можно по-разному относиться к евреям. С традиционным иудаизмом (который в городе лет 150 существует) Пермь, в частности христианская, как-то сжилась. Они как-то обтесались, «опермячились». К ним смешанные семьи приходят спокойно. Все, кто в Перми хочет себя считать евреем, их там принимают. У Залмана Дайча жесткая сегрегация, то есть только евреи по маме являются членами общины, только их детей принимают в детский сад и школу. Под разными предлогами, стараясь не скандализировать ситуацию, всех остальных отсеивают. Татьяна Кротова была вынуждена этим заниматься, она сейчас это признает.

— Кроме ее слов, какие-то подтверждения у вас есть?

— Есть еще целый ряд подтверждений. Наверное, в определенной ситуации я какие-то аудиозаписи, какие-то имена вынужден буду озвучить, но пока люди не давали на это добро.

— На слушаниях вы говорили о том, что обжалуете их результаты, что сейчас с этой историей?

— Мы анализируем ситуацию, мы сейчас делаем запрос (в настоящий момент еще не подали) на материалы слушаний. Нас не столько интересуют письменные заявления людей, сколько протоколы заседаний, потому что огромное подозрение к тем результатам слушаний, которые были обнародованы. Они не то чтобы против нас, они просто никакие. Там не сказано, сколько против, сколько за. Это странно.

— Кто победил на публичных слушаниях? Со стороны это выглядело так: «звездная» поддержка сторонников, в том числе профессиональный ведущий, с одной стороны. С вашей — более активная часть, которая очень бурно участвовала в слушаниях и мешала выступающим.

— Мы победили однозначно, потому что мы сорвали их сценарий, который предполагал нас заткнуть и ограничить издевательскими двумя минутами для пары наших ораторов.

— Их было больше, чем пара.

— Если бы зал не настаивал на моем выступлении, выступлении Татьяны Кротовой, если бы не оказывали давление…

— Татьяна Кротова была в списках, вам слово дал мужчина, который тоже был в списке выступающих.

— Так и я был в списках, понимаете, мы все записались, как только слушания были объявлены, мы послали письменное уведомление. На всех других городских слушаниях это означало бы, что нам первыми предоставляют слово — в порядке записи. Слушания были 1 августа объявлены, мы сразу же подали в администрацию Дзержинского района в оргкомитет заявление о том, что желаем выступить, это никак не учитывалось.

— Вы победили в этой акции?

— Да, нам удалось на сколько-то увеличить число наших спикеров, нам удалось на сколько-то продлить регламент выступления, в частности в моем случае, когда зал скандировал, а я не отдал микрофон. Нам удалось создать атмосферу единодушного неприятия этого проекта, атмосферу, которая зафиксирована в видеозаписи.

— Я бы не сказал, что она была единодушная. Многие просили успокоиться, просили остановиться, не мешать выступающим.

— Конечно, многие пытались нас заткнуть.

— Некоторые из тех, кто выступал против строительства, говорили о том, что то, что происходит, это очень плохо, что людям не дают высказаться.

— Я тоже считаю, что это очень плохо, когда людям не дают высказаться, когда в ответ на 20 минутный неадекват с хасидской стороны нам предоставляется две минуты. И то двухминутных спикеров абсолютное большинство было со стороны хасидов и мобилизованых администрацией ТОСов и чиновников, то есть эти слушания были форменным издевательством, но насколько-то нам удалось это издевательство администрации и Залмана все-таки сломать.

— Три года назад на участке, который выделили под общественный центр, активисты закопали свиную голову. Чья это была идея?

— Вот этих ребят (которые были на видео — Properm.ru). Я не участвовал, но одобрил, я сказал: «Отличная идея».

— Вы считаете, это была удачная акция? К чему это привело вообще?

— Конечно, акция зрелищная, яркая и смешная. Я с самого начала понимал, что это некая наша народная мифология, что закопанная свинья решает проблему с синагогой. Достаточно какую-то молитву прочитать в течение пяти минут и территория очищается. В качестве политического перформанса это была хорошая акция.

Вы прочитали половину этого интервью. Если хотите продолжить, то нажмите «Читать полностью». Если нет, то кратко для вас: дальше будет про то, почему «русские марши» больше не в тренде, почему Роман Юшков выступал против строительства мечети на ул. Крылова, хотя ничего не имеет против мусульман, и как возможно воздействовать на «таджикских детей».

— Вы неоднократно говорили о том, что администрация города не дает вам участок под «Русский центр»? Чем будет заниматься центр, когда и если это случится?

— «Русский центр» будет заниматься сохранением, развитием и актуализацией русской культуры, традиционной русской культуры, а также формулированием, обсуждением, артикуляцией русской политики выживания, русской идеологии. Будет обсуждать решение проблем русского выживания, этнополитической различной проблематики. Это должны быть не сарафаны и кокошники. Конечно, это должен быть и фольклор и традиция, и русская игрушка, и хоровод тоже. Но должна быть дискуссионная площадка, должен быть постоянный форум, прообраз которого где-то в начальном виде закладывался, например, проектом «Русские встречи», который мы с Константином Окуневым в Перми реализовывали.

— Можете немного расшифровать про обсуждение русской политики выживания, как вы себе это видите?

— Например, Пермская городская дума или Законодательное собрание Пермского края собираются принять очередную программу развития толерантности и гармонизацию межнациональных отношений, которые на сегодня преимущественно являются программами укоренения и поддержки диаспор. Эта программа должна пройти широкое обсуждение у коренного населения, мы должны понять, каковы наши приоритеты, должны ли мы играть в эти абсолютно западные «игрушки» с толерантностью, мультикультурализмом. Мы должны без истерики, с привлечением серьезных академических экспертов, практиков обсудить эту программу в партнерстве с властью.

— Звучит как такой пермский центр русского национализма, куда иностранцам, иноверцам как будто вход будет тоже запрещен. То же, что сейчас в качестве претензии противники строительства центра высказывают еврейской общине.

— Никоим образом. Конечно, русские должны быть хозяевами в этом доме, так же, как евреи хозяева в синагоге. Как раз для межнационального диалога там должны быть созданы возможности. Я, например, имею весьма широкие связи, в том числе дружеские в пермских кавказских и среднеазиатских диаспорах.

— Может сложиться ощущение, что вы выступаете только против строительства еврейского центра. Но это не совсем так, вы, например, выступали и против строительства мечети на ул. Крылова. Почему?

— Я сразу скажу, что это была не моя история изначально, хотя и мой родной микрорайон.

— Но вы принимали участие.

— Когда я увидел реальный народный порыв, я стал оказывать информационную и моральную поддержку, хотя в инициативную группу я не входил. Я вообще против ислама ничего не имею, религия не хуже и не лучше христианства. Может быть, лучше в том плане, что сохранила свою пассионарность, в отличие от христианства.

Я имею, конечно, против конкретных носителей этой религии в расовом национальном отношении. Я против «черной экспансии». Здесь в чем была однозначная правда протестующих против мечети, против которого и нормальный государственный чиновник не может сказать — мечеть рядом с рынком. Рынок является анклавом для всех этих ребят, мечеть этот анклав однозначно уже завершает, окончательно формирует.

— Строительство мечети на Авторадио. Ничего не имеете против?

— Нет. Если бы вдруг там нашлась группа местных жителей, которая выступила бы против, наверное, я бы им тоже помогал.

— Почему?

— Потому что русская инициатива на сегодня — это крайне дефицитная вещь.

— Вы же не будете поддерживать любую русскую инициативу?

— Русская инициатива, направленная на отстаивание своей территории, отстаивание своих традиций, духовных приоритетов — буду поддерживать.

— Национальный вопрос?

— Национальный вопрос, да. Русский национальный вопрос, этнические интересы в противостоянии с чужаками какими-либо, возрождение «русскости», укрепление русской идентичности. Не обязательно противостояние, но этот момент тоже не последний. Русский гараж отставать я не пойду.

— Например, пермские власти выделили участок русской православной церкви, но местные жители против строительства, вы бы помогли местным жителям, вы бы участвовали в этом? Как в Екатеринбурге, например.

— Как в Екатеринбурге — протест организованный еврейством либеральным. Люди были мобилизованы еврейской прессой, еврейской интеллигенцией. В екатеринбургской ситуации я был бы горячо за церковь.

— Если не Екатеринбург. Например, на месте еврейского центра пермские власти разрешают построить православных храм, но местные жители также против.

— Я приму позицию нейтралитета, то есть мне этот конфликт с православным храмом станет неинтересен. Теоретически я могу представить ситуацию, когда, например, сносят какой-нибудь исторический особняк, а на его месте хотят построить церковь. Конечно, я буду за особняк, буду его защищать. Была история в Москве: какой-то батюшка… Ему показалось, что какая-то старая ржавая решетка в его храме ни к чему не нужна, он лучше поставит современную никелированную, блестящую, красивую. А этой решетке было лет 200, он ее отпилил. Конечно, этому батюшке я бы дал по голове.

— Про вашу аудиторию. Ваши сторонники сильно повзрослели: раньше это была такая «неформальная» молодежь, сейчас это все-таки очень возрастные люди. Почему так?

— Изменились формы работы, изменился дух. Раньше это были всякие протестные палаточные лагеря, которые мы устанавливали под стенами Пермского порохового завода, всякие приковывания к дверям администрации. Сейчас все по-другому. Я с большой грустью гляжу на нынешнюю молодежь. У многих мозги промыты идеологией толерастии. Они спокойно говорят о некой возможности однополых браков, например. К моему ужасу.

— С возрастной аудиторией проще работать?

— В нынешней ситуации да, потому что юные сплошь и рядом просто безыдейные, в голове каша. С другой стороны юной пассионарности и готовности к поступку я в них тоже не вижу за редким исключением.

— Лет 10–15 назад было очень популярно быть националистом, сейчас мода на «русские марши» прошла. Почему?

— Это очень больная для меня тема. У среднего русского человека нет четкого понимания и ощущения «свое» и «чужое», которое есть у любого нормального народа. «Свое» по определению дороже, чем «чужое» — так ощущает каждый народ. У русского это нет. Русский — это человек мира, вселенский такой человек.

— Тогда это было очень массово.

— В этом и проблема русского национализма, что он существует как субкультура. Как наколочки, какие-нибудь флажки, какие-нибудь «русские марши». Это для меня грустно и печально.

— Но вы участвовали в «русских маршах».

— Да, участвовал, потому что больше ничего не оставалось. Конечно, я не могу этого не поддержать — это хотя бы какая-то русская активность. На самом деле подлинный национализм, который существует в крови, культуре каждого народа не выражается в виде партий националистических, движений. Нормальный национализм — это поддержать своего, продвинуть своего, это не пустить чужака, это на выборах проголосовать за своего. Это поинтересоваться этнической принадлежностью человека, сделать выбор в пользу своего. Это сделать в бизнесе партнером именно своего. Это стремиться создать свою родную общину вокруг себя. Это в политике на выборах, на публичных слушаниях, на любом митинге поддержать своего. Это вот национализм нормальный, здоровый. Вот этого сейчас, к великой скорби, у русских вообще быть не может. Этого у нас нет.

— Как ваши родные относятся к вашей деятельности, к вашей позиции?

— По-разному. Для части родных большим ударом стало то, что я свою академическую карьеру прервал, поскольку у меня академическая семья, университетская династия. Предполагалось, что я буду защищать докторскую, стану профессором. Но я понял, что мне это не сильно интересно, мне жизненная практика гораздо важнее, нужнее. Я с этого пути вначале тихонечко стал сворачивать, уменьшая свое университетское присутствие до 1/8 ставки на последнем этапе, а после своей первой уголовной судимости я потерял право на преподавание.

— А по поводу национальной идеи, ваших убеждений?

— По-разному, иной раз разделяют. Часто спорят, часто у нас бывают бешеные кухонные дискуссии. Тут важно, чтобы моя женщина, мать моего ребенка позицию разделяла, чтобы конкретно с ней не было политических распрей. Но здесь все в порядке. Мои женщины мной воспитаны политически правильно.

— Вы очень остро высказываетесь на разные темы. Но одна ваша публикация, скажем так, удивила. По поводу кукол барби, которых вы нашли у своей 5-летней дочки, отобрали, хотели отдать «таджикским детям», чтобы они «разлагались».

— Одну уже отдал, вторая валяется на балконе.

— Как вы своей пятилетней дочери объясняли это? Почему вы у нее забираете эти куклы и куда-то отдаете?

— Я сказал: «Маша, это куклы плохие, они неприлично одеты, хорошая девочка такими куклами не играет». На следующий день принес ей нормального пупса, которого можно купать, одевать, кормить. Это не было для нее психологической травмой.

— Вы серьезно отдали куклу?

— Да, абсолютно серьезно, потому что эти куклы — оружие разложения, которое используется против «белых».

— Я понял вашу позицию, но это же ребенок. Вы хотите «разлагать» ребенка?

— Вы так говорите, как будто я ему дал опасную бритву или бомбу в руку.

— Вы же говорите про куклу барби, как про инструмент «разложения», я в общем-то, в том же ключе.

— Кукла барби, игрушечная шлюха, такой яркий образ. Это оружие против рождаемости, против семейных позиций, против патриархальной семьи, поэтому пусть поработает. Тем народам, которые нас сейчас побеждают, колонизируют, пусть помешает это сделать, пусть разложит их сколько-то. Я не понимаю, что вас так удивляет.

— Это ребенок.

— Именно на ребенка и надо воздействовать. Те, кто произвел этих кукол очень хорошо это понимают.

— Хорошо, как еще допустимо воздействовать на «таджикского ребенка»?

— Я не собираюсь. У меня нет времени и возможности заниматься с таджикскими детьми, как вы понимаете. Теоретически таджикских девочек нужно воспитывать в духе феминизма, рассказывать им, что карьера — это хорошо, а семья это плохо. Что дома сидят с кучей детей только полные дурочки, всякие старые тетки несовременные. А ты девочка современная, модная, поэтому тебе надо ходить в ночные клубы, дружить с мальчиками, да побольше. Никоим образом не торопиться с рождением детей. По идее их так надо воспитывать. Наших, соответственно, противоположным образом.

— Заключительный вопрос. Какую вы для себя ставите задачу максимум? Чтобы в конце жизни сказать: «То, что я хотел, я сделал».

— Максимально размножиться — не теряю надежду еще кого-нибудь родить. Сплотить вокруг себя большую многодетную семью с детьми и внуками. В идеале какую-то соседскую общину надежную, стабильную, гарант безопасности и успешного функционирования в идеале на своей земле в большом доме, среди других таких домов, в русском национальном государстве, где русские, а не евреи и прочие национальности будут хозяевами, как сейчас. Поубивать всех своих врагов.

— Физически?

— Конечно, а как еще. Это некий план максимум.

— Если вы «поубиваете всех своих врагов», то остальные цели и задачи будут недостижимы.

— Почему?

— Это незаконно.

— Поэтому надо так убить, чтобы при этом остаться в живых и на свободе. Я говорю о плане максимум. Жизнь, конечно, будет вносить коррективы.