Дмитрий Жебелев, «Дедморозим»: «Пожертвование благотворительному фонду — это налог в идеальном мире»

— В развитых странах Европы закон на стороне благотворительных организаций. Для них существуют налоговые льготы. Что в отечественном законодательстве помогает и мешает благотворительным фондам? Как выстраиваются взаимоотношения с властью?

— Главный вопрос состоит в том, нужно ли вообще государству стимулировать работу некоммерческих организаций. На мой взгляд, это необходимо. Потому что в целом работа некоммерческих организаций может быть очень эффективной для развития общества. С одной стороны, это решение социальных проблем, новые технологии, большая гибкость, индивидуальный подход в решении проблем тех или иных людей. Всё это некоммерческие организации могут делать намного эффективней, чем государственные и коммерческие структуры. Потому что в НКО есть мотивация решения проблем подопечных.

В случае с «Дедморозим» это дети, оставшиеся без попечения родителей, и ребята со смертельно опасными заболеваниями. И если жизнь ребёнка больше не зависит от денег, то есть он вылечен с привлечением благотворительных средств, или ребёнка в результате сложной работы удалось сохранить в семье и решить проблемы этой семьи, он не попал в детский дом. То есть мотивация работы НКО в том, что, пока ты не решил проблему, нет никакого смысла в твоей деятельности, сколько бы ты ни провёл часов консультаций, работы врачей… Ничто не является достижением, пока проблема не решена. Как мы знаем, в госструктурах всевозможные количественные показатели могут выдаваться за достижения, при этом проблемы могут не решаться.

Второе — это финансирование. Любая некоммерческая организация помимо средств, которые государство ей передало, привлекает другие деньги. Больший ресурс помогает оказать либо более качественную помощь, либо оказать её большему количеству подопечных.

Третье — это публичность. Каждый может увидеть результаты деятельности некоммерческой организации. Речь не только о документах и отчётах, но и об историях конкретных людей в виде фотографий, видео, где можно увидеть, как изменилась жизнь ребёнка и его семьи. Что было до, что стало после. И после этого можно сделать вывод, эффективно работает организация или нет, стоит тратить на неё какие-то ресурсы или нет.

По этим трём причинам понятно, почему государство должно стимулировать работу НКО. Это в теории. А на практике в России для государства помощь работе НКО не является приоритетом, потому что решение социальных проблем и человеческая жизнь не являются для власти чем-то очень важным.

Как в этой существующей ситуации государство может помочь работе НКО? Мне кажется, что лучше пусть не будет никакой помощи. Какие бы льготы сейчас ни появились в условиях, в которых работают наши законы, ими, скорее всего, воспользуются все, кроме тех, кто реально занимается решением проблем. Я, конечно, слегка утрирую. Может быть, какие-то НКО смогут ими воспользоваться, но в первую очередь ими воспользуются те, кто и сейчас пользуется другими льготами от государства, кто и сейчас за триллионы государственных рублей строит объекты социальной инфраструктуры и является главным получателем бюджетных средств, чья эффективность работы вызывает большие сомнения.

— Вы хотите сказать, что НКО сами справятся со своей работой и государственная помощь не нужна?

— Чем меньше делает государство, тем лучше. Да, мы действуем совместно с государством. Хотя я бы сказал, что мы действуем вместе с конкретными людьми в госструктурах, у которых задачи работы совпадают с нашими. Иными словами, нам интересно сотрудничать с государством, когда речь идёт об эффективной работе, а не о перераспределении ресурсов в чьих-то интересах. Таких госструктур, таких людей достаточно много. Приведу пример. Сейчас в России принят ряд поправок в закон, связанных с развитием паллиативной помощи, то есть помощи людям с неизлечимыми заболеваниями. И в связи с этим у разных структур появились обязательства что-то делать. На это и мы получаем из регионального бюджета дополнительное финансирование — в виде субсидии, которое должны выигрывать по конкурсу на оказание помощи детям с неизлечимыми заболеваниями на дому. Это функция, которую должна исполнять структура здравоохранения, но выполняем её мы. На основе двухлетнего опыта работы могу сказать, что мы можем делать это намного эффективней, чем государство. По причинам, о которых я уже говорил: у нас есть мотивация. Пока проблема ребёнка не решена — наша работа не эффективна.

Нам передают в год 6 млн субсидии. В год мы тратим на помощь детям, в среднем, 18 млн рублей, то есть в три раза больше, чем нам выделило государство. Нам удаётся привлекать эти средства, потому что государство нам обеспечило базовое финансирование на зарплаты специалистов. Они, в свою очередь, генерируют новые смыслы, содержание и задачи работы, в результате чего удаётся привлекать дополнительные средства для покупки дорогостоящего медицинского оборудования. Мы первыми в Пермском крае стали приобретать его для детей, чтобы они могли жить дома, а не в реанимации. Это, оказывается, обходится государству намного дешевле. На 50 детей нам выделяется 6 млн рублей. На каждого ребёнка, который находится в реанимации, в нашем крае государство тратит 3–4 млн рублей в год. То есть даже если десять ребят из этих 50 станут жить дома, а не в больнице, мы сэкономим государству 30–40 млн рублей в год или освободим койки в реанимации для тех, кто нуждается в интенсивной медицинской помощи. То есть во взаимодействии с НКО есть рациональный интерес для государства.

— Насколько успешно выстраивается взаимодействие НКО с региональными властями?

— На региональном уровне взаимодействие с госструктурами намного лучше, потому что они ближе к нуждам людей. Наши взаимоотношения строятся на решении конкретных проблем. Во-первых, когда мы оказываем поддержку, вовлекая в это большое количество людей, мы можем высветить «белые пятна», где государство работает не эффективно, то есть мы выявляем типичные системные проблемы. Во-вторых, мы выявляем такие проблемы, решение которых настолько важно обществу, что люди готовы тратить на это свои личные деньги в виде пожертвований. Мы стараемся переводить все эти выявленные проблемы на, условно говоря, государственный язык, предлагать решение этих проблем и наше участие в их решении.

Сравнительно недавний пример — индивидуальное лекарственное обеспечение для детей, у которых от лекарства зависит жизнь. Ещё несколько лет назад в Пермском крае все обеспечивались за счёт государства лекарствами по спискам. Этих списков много, они разные. Когда-то перечень препаратов, которые могли предоставляться за счёт государства, был очень узкий. Значительное количество детей, которым требовались нетипичные лекарства, оставались без медикаментов или им покупали их родители за собственные средства. Мы проанализировали ситуацию, пообщались с экспертами, составили список препаратов, выявили, скольким детям они нужны, в каких случаях и в каком количестве, сколько денег для этого нужно. Мы пообщались с депутатами законодательного собрания, с губернатором Пермского края. В результате они выделили дополнительные средства. Сначала это было около 30 млн рублей в год, сейчас эта сумма достигает 100 млн рублей в год. В Министерстве здравоохранения мы создали механизм — комиссию по индивидуальному лекарственному обеспечению, которая работает по определённым правилам. В них прописан чёткий алгоритм, что нужно, чтобы ребёнку было куплено лекарство в индивидуальном порядке. Как результат, сегодня Пермский край — один из немногих регионов России, где дети обеспечиваются лекарствами не по спискам, а по потребностям.

Ещё один пример. Ребёнку потребовалась протонно-лучевая терапия, которая помогает при онкологических заболеваниях. В России возможность получить её появилась сравнительно недавно. Пару лет назад построили частный центр, который может предоставлять такой вид лечения. Жители Пермского края собрали девочке Алине около 2 млн рублей на эту протонно-лучевую терапию. По итогам сбора мы поговорили с экспертами, обсудили, сколько детей нуждаются в протонно-лучевой терапии, воспользовались тем, что онкология входит в национальный проект и подготовили предложение для региональной власти о том, что в России появился новый вид лечения, он действительно эффективен, он важен детям в таких-то ситуациях, количество детей такое-то, сумма, необходимая на их лечение — такая-то. В течение нескольких недель было принято решение, что Пермский край будет из регионального бюджета оплачивать протонно-лучевую терапию для всех нуждающихся в нашем регионе детей.

— Как вам кажется, готовы ли в целом люди в России сейчас помогать нуждающимся? Настроена ли на это актуальная социальная психология?

— Мне кажется, что нуждающихся сейчас в России больше, чем мы видим. В России люди привыкли терпеть такое, что ни один человек, с моей точки зрения, терпеть не должен. Именно поэтому просьб нуждающихся, сигналов о помощи у нас значительно меньше, чем их должно быть. И это на фоне того, что у нас положение людей, мягко говоря, хуже, чем в европейских странах. В этом есть ответственность каждого из нас и ответственность государства — результат качества его работы. Мне кажется, что наше государство могло бы делать свою работу значительно лучше. Потому что люди готовы решать свои проблемы и проблемы незнакомых людей, к которым они почему-то неравнодушны, чтобы сделать жизнь в стране лучше.

Что нужно, чтобы ещё больше людей участвовало в социальных изменениях? Во-первых, мне кажется, мы должны лучше рассказывать о своей работе и больше людей вовлекать в эту деятельность. Мы работаем намного хуже, чем люди готовы помогать. Здесь у нас огромный потенциал роста. Во-вторых, от государства никуда не деться, нужно, чтобы оно работало, в первую очередь, для людей. Человек, его счастье должны стать приоритетом для власти. И это наша, как общества, работа — влиять на государство, чтобы это произошло.

— Прекрасно, что есть люди, готовые помогать. А приходилось ли вам сталкиваться с таким типом людей, которые считают, что благотворительность — это разновидность финансовой пирамиды или способ добавить позолоты в собственный имидж?

— Нужно разделять готовность помогать и приверженность предубеждениям против благотворительности. Если человек отвратительно относится к благотворительности, это совсем не значит, что он не готов помогать.

В существовании предубеждений против благотворительности во многом виноваты благотворители. Когда-то одна женщина мне рассказывала историю, как один очень крупный федеральный фонд, помогая ребёнку из Пермского края, на этом деле своровал огромную сумму денег. В эту историю я тут же поверил. Через несколько месяцев мы выявили, что эта женщина мошенница и посадили её на шесть лет. Поэтому у меня сейчас нет морального права предъявлять претензии к людям, которые искренне считают, что фонд «Дедморозим» создан для того, чтобы пиариться на детях, воровать деньги и строить финансовые пирамиды… Я прекрасно таких людей понимаю. Когда кто-то помогает незнакомым людям, иначе, чем личным интересом, такое сложно объяснить.

Мы, конечно, сталкивались с предубеждениями против благотворительности. Если они возникают в отношении именно нашего фонда, то я воспринимаю это как нашу же недоработку: это значит, что мы плохо объяснили, почему и зачем работаем. Это во-первых. А во-вторых и в главных, я считаю, что никто в принципе не обязан никому помогать. И это большое чудо, если у человека возникает такая потребность. Наша работа состоит в том, чтобы объяснить, что у каждого есть возможность это чудо совершить.

— Как вы это объясняете?

— У нас есть два повода, по которым мы обращаемся к большому количеству людей. Первое: когда какому-то ребёнку нужна помощь и нужно совершить чудо. Второе: когда помощь оказана, чудо совершилось и нужно поблагодарить тех, кто в нём принял участие. Да, можно сказать, что мы пиаримся на детях. Но какая у нас при этом цель? Чтобы как можно большее число людей могли узнать, что они могут помочь ребёнку. Для этого у нас есть множество конкретных историй. Например, история о папе-одиночке, который заботится о дочке с неизлечимым заболеванием и сталкивается со множеством сложностей, как ему можно помочь.

Или история о девочке Даше с неизлечимым заболеванием, у которой есть мечта — увидеть Петербург и о том, как ей можно помочь осуществить эту мечту, как сделать так, чтобы максимум того времени, которое ей осталось жить, она могла быть счастливой, могла проводить с близкими, а не умирать в реанимации в одиночестве.

Или — как парень, который всю свою жизнь прожил в интернате для умственно отсталых детей, может из этого интерната выйти и не попасть в другое закрытое учреждение уже для взрослых, снять с себя бремя диагноза умственно отсталого и, несмотря на инвалидную коляску, ездить на общественном транспорте на учёбу, на работу, на концерты, общаться с губернатором, с министром, давать им советы, что и как исправить в городе, чтобы он стал удобен для маломобильных людей.

И таких историй у нас сотни. Мы стараемся рассказать о каждой из них, описать каждую ситуацию так, чтобы она была максимально приближена к реальности. Чтобы каждый подумал: «Ого, я перечислял деньги этому ребёнку, и это привело к тому, что он может жить дома, а не в реанимации». Через эти истории мы пытаемся показать: люди, вы все обалденные!

— Фонд «Дедморозим» существует с 2011 года. Как за это время изменилась финансовая ситуация?

— Одно из самых удивительных изменений состоит в том, что люди стали настолько доверять «Дедморозим», что готовы помогать через нас как через структуру, а не перечислять деньги конкретному человеку. Когда мы только начинали и вели сбор средств на лечение ребёнка параллельно с родителями, то средств на счёт фонда поступало в четыре-пять раз меньше, чем на личную карточку родителей. Хотя личная карточка — это самый небезопасный способ перечисления средств. Как бы ты ни доверял кому бы то ни было, физическое лицо не несёт никаких обязательств за полученные средства. Всё-таки фонд — это юридическая структура, которую как-то можно привлечь к ответственности в случае чего.

Теперь люди больше доверяют фонду. Мы рады, что люди воспринимают фонд как что-то своё. Собственно, мы сами это доказываем: «Дедморозим» — это вы, — имея в виду, что всё сделанное — это наши общие достижения. Сложно сказать, больше или меньше стало таких людей, которые участвуют в помощи детям. Только в истории с Ксюшей Киселёвой в 2011 году поучаствовало более миллиона человек. Сейчас правильней сказать, что люди стали регулярнее делать благотворительные пожертвования в рамках нескольких наших проектов. Для решения проблем сирот с инвалидностью в рамках проекта «Вернуть будущее», или — проблем детей с неизлечимыми заболеваниями в рамках проекта «Больше жизни», или — для малышей-сирот в рамках проекта «Рядом с мамой». Регулярные пожертвования дают хорошие результаты в решении проблем детей.

Сейчас наш годовой бюджет составляет около 50 млн рублей. Примерно половина этих средств — частные пожертвования. В прошлом году среднее пожертвование составляло 150 рублей. Из таких небольших пожертвований и сложились эти миллионы. Четверть — это корпоративные пожертвования от бизнеса. И ещё четверть — государственные средства. Я уверен, что мы по-прежнему собираем средств меньше, чем могли бы и что в Пермском крае должно быть не менее пяти фондов, подобных «Дедморозим» и каждый из них должен собирать, как минимум, в два раза больше, чем мы сейчас. Главное препятствие этому — качество работы НКО, в частности, «Дедморозим». Мы могли бы лучше объяснять, что и зачем делаем. Ведь по-прежнему есть люди, которые думают, что в нашей стране всё хорошо и помогать некому. Я, признаться, и сам так думал раньше. Я нигде не видел сирот и беспризорников. И был убеждён, что государство решило проблему с больными детьми. Только когда стал разбираться в вопросе, понял, что всё далеко не так идеально.

— 50 рублей — это достойное пожертвование в благотворительный фонд?

— Любое пожертвование можно считать достойным. Помню, отправил как-то после телемарафона смс-пожертвование в 30 рублей жертвам теракта в Беслане и неделю героем себя чувствовал. И я считаю, что это обоснованное чувство. У нас на картинке одного публичного отчёта нарисованы весы: на одной чаше — пожертвование в 1 млн рублей, на другой — в одну копейку. Это одинаковые по весу пожертвования. Половина средств состоит из копеек. Если бы кто-то не принял решение перечислить копейку, то не было бы у нас половины, то есть самой большой части от 50 млн рублей годового бюджета фонда. Любое пожертвование — это подвиг. Нужно быть суперчеловеком, чтобы перечислить деньги каким-то незнакомым людям на помощь каким-то неизвестным детям. Слава богу, у нас таких суперлюдей становится всё больше.

Есть у меня история на эту тему. Как-то стоял на улице около фонда, подошёл очень трогательный дедушка и спросил: «Тут «Дедморозим»? Я сказал: «Да». Он: «Можно оказать помощь?» Я привык, что к нам приходят с разными просьбами и решил уточнить: «Вам?» Он возразил: «Да нет, детям». Мы разговорились. Дедушку звали Юрий Александрович, он лежал в онкоцентре с женой и видел, как мучаются люди, знал, что так же мучаются дети, сказал, что люди не должны испытывать таких мучений и поэтому ему хотелось помочь таким детям. Я надолго запомнил его вопрос: «Не оскорбительно ли будет, если моя помощь будет небольшой? » Вот. Самая большая помощь — это маленькая. Важность не в том, какого размера твой взнос. Результат будет зависеть не от этого. Он будет зависеть от того, какое количество людей приняло решение сделать пожертвование. И если вы довели своё желание до поступка, то вы супергерой.

— Технически легко сделать перевод?

— Самый простой способ — отправить смс на номер 3434: дедморозим, пробел, сумма пожертвования. Ещё лучше, если это выбор более осознанный. У нас на сайте в разделе «Дети» можно почитать истории детей, которым нужна помощь, и сделать перевод одному из них. Или в разделе «Проекты» можно посмотреть все направления нашей работы, узнать о методах и результатах решения проблем, сделать пожертвование проекту и следить за результатами. Повторюсь, что самое ценное — это не величина пожертвования, а его регулярность. Потому что благодаря регулярным пожертвованиям мы можем долгосрочно планировать нашу работу.

Пожертвование благотворительному фонду — это как налог в идеальном мире. Ты сам выбираешь, на что отдать деньги. Можешь своими глазами увидеть результат для конкретных людей, который в итоге пожертвований происходит — на фото, видео или лично. Если результаты не устраивают, то прекращаешь платить, а если результаты нравятся, то, наоборот, увеличиваешь себе налог, чтобы улучшить результат для всех. А главное, это добровольно.

Вера Гиренко для Properm.ru