Вячеслав Раков: «Главный урок пандемии в том, что жить по-старому мы уже не сможем»

— Вячеслав Михайлович, в чём главный урок пандемии?

— Он состоит в том, что жить по-старому мы, скорее всего, уже не сможем. Поэтому мы должны будем меняться: ничего другого нам не останется. У кого-то это получится, у кого-то нет. Для одних вход в новую жизнь будет сопровождаться стрессом, а то и срывом, другим происходящие перемены помогут сбросить с себя мусор прежних привычек и пережить перезагрузку. А кто-то научится жить у предела — у своего предела. Только жизнь у предела «раскручивает» человека в полной мере. Как только ты отступаешь от предела, ты вновь рискуешь оказаться в мире госпожи Привычки, в пространстве вечного возвращения, постоянных повторов, где, по большому счету, ничего не происходит.

— В XX веке уже была пандемия «испанки». Чем пандемия коронавируса принципиально отличается от пандемии «испанки»?

— Пандемия «испанки» существенно не повлияла на ход исторических событий. После неё европейская история продолжалась, пусть и сложно. Нынешняя пандемия — это принципиально иное явление. Пандемия коронавируса завершает исторический цикл некалендарного XX века, который начался в 1914 году. Переход в новое столетие длился вплоть до конца Второй мировой войны, по окончании которой человечество вступило в пору исторического благополучия, длившуюся до 2020 года. Да, в это время были кризисы — экономические, политические и культурные. Тем не менее, это не приводило к серьезным сбоям мирового исторического ритма. В 2020 году, если я правильно чувствую, долгий 20 век закончился. Пандемия распахивает врата в будущее. В нём, как я уже говорил, едва ли можно будет жить по-старому. Рушится прежний экономический порядок, который возник в послевоенные годы, и начинается, как говорят и пишут, новая великая депрессия. На наших глазах рассыпается прежний международный порядок, сложившийся в те же послевоенные годы (начиная, вероятно, с появления ООН в 1945–1946 годах), и возникает чувство дезориентации. Каким будет новый международный порядок, будет ли он вообще, продолжится ли процесс глобализации или нас ждет фрагментация мира?

— Постмодернизм в культуре тоже заканчивается?

— Постмодернизм действительно завершал XX век, он был его культурным эпилогом. Из него следовало, что ничего нового сказать уже нельзя, а также что все ценностно окрашенные утверждения сомнительны. Отныне нам остаётся только цитировать и сводить цитаты в подобие центона (так в средние века называли стихотворение, сложенное из стихотворных цитат). Постмодернизм завершал нашу эпоху, как некогда поздняя схоластика завершала культурный цикл средневековья. С появлением интернета изготовление «центонов» (публицистических, художественных, часто научных) становится основным культурным навыком. Понятие новизны подстраивается под этот навык. Возможно, нынешние потрясения положат конец современному торжеству схоластики, и мы почувствуем вкус к нефейковой, подлинной новизне. Кому–то из нас захочется «выпрыгнуть» из XX века, и, если у него это получится, за ним прыгнут другие.

Еще несколько слов о «рушащемся времени». Самое очевидное, что делает невозможным жизнь в прежнем режиме, — это крах общества потребления, вместе с которым уходит в прошлое уверенность в будущем. Современному гедонизму с его стремлением жить легко и красиво придется съежиться и присесть на корточки.

— Каким вам видится геополитический расклад после пандемии? Какие страны станут лидерами и почему именно они?

— Не думаю, что США утратят мировое лидерство. В этой сфере перемены едва ли будут быстрыми и разительными. Останутся ли США единоличным лидером? — это другой вопрос. Возможно, мир вновь станет биполярным, ведь Китай уже стал великой державой. Здесь я не скажу ничего нового.

Что касается России, то мы больше в такие игры не играем, наших возможностей для этого явно недостаточно. Лучшее, на что Россия может рассчитывать, — это оставаться не только географической, но и цивилизационной серединой мира, мостом между Западом и Востоком. Но это, так сказать, сверхпроект.

Другой важный вопрос, который сейчас беспокоит многих, состоит в том, сохранится ли единство мира или мир разобьется на геополитические малые миры? Мне кажется, глобальный мир не растворится в наплывающем тумане. Всё слишком связано со всем. Глобальный мир не исчезнет, а переструктурируется. И это будет новая версия глобализации. И она, скорее всего, будет более жёсткой, а то и жестокой, чем то, к чему мы привыкли. В этом мире нужно будет выживать. Это очевидно уже сейчас.

— Какой предстала Россия во время пандемии, как вам это видится?

— В сравнении с прошлым годом мы потеряли 27% ВВП — это пугающая цифра. Если так пойдет дальше, если будет вторая волна пандемии, то трудно сказать, что нас ждёт. Ведь наши валютные резервы не бесконечны, равно как и наше, «человеческое, слишком человеческое», терпение.

— Говорят, что один из главных выборов, которые сейчас стоят перед многими странами — это выбор между тотальной слежкой и расширением гражданских прав и свобод. Какой выбор будет сделан?

— Так называемое цифровое рабство — уже не просто метафора. Тотальный цифровой учёт и контроль уже не скребется, а стучится в дверь. Может быть, я пессимист, но усиление цифрового контроля кажется мне неизбежным. Хотя бы потому, что технические средства для него в той или иной мере уже имеются, и дальше они будут только совершенствоваться. Вопрос в том, какой будет мера этого контроля? И в какой степени люди будут защищать тайну личности? Очевидно, что в разных странах ответы на эти вопросы будут разными. В Европе, например, контроль за жизнью граждан будет меньшим, чем, допустим, в Китае.

На мой взгляд, законы, регулирующие степень цифрового контроля, должны пройти, во-первых, надлежащую экспертизу, а, во-вторых, должны стать предметом общественного обсуждения. Это слишком важная тема, чтобы ее можно было обойти, игнорируя мнение граждан. И тут важно отметить, что гражданское общество существует не во всех странах мира. Там, где оно не сложилось или там, где оно слишком слабое, в обозримом будущем можно ожидать того, что описано в «1984» Оруэлла. С поправкой на технический прогресс, разумеется.

— Верите ли вы в то, что наружная слежка может стать «подкожной»? Я имею ввиду слухи о всеобщей чипизации.

— Такая перспектива не кажется мне фантастической. Российский публицист и фантаст Максим Калашников описал как-то антиутопическое общество будущего, которое делится на господ и рабов-киборгов, центр управления которыми находится за пределами их тел и их сознания. Вспомним ту же «Матрицу». Это худший сценарий развития событий, но я не исключаю, что в обозримом будущем он может быть реализован.

— Какие ценности XX века наносили ущерб нашей душе? И что придёт им на смену?

— Вторая половина XX века — это, пожалуй, самый счастливый период в истории человечества. У нас были исторический оптимизм, рост материального достатка и продолжительности жизни. Мы создали культ будущего, полагая, что строим рай на Земле. Убеждённость в светлом будущем избавила нас от привычки терпеть и выживать, привычки, которая поддерживала наших предков. У них было меньше денег, удобств и еды. Поэтому у них не было повода для расслабления. И в этом их преимущество перед нами нынешними. Чтобы выжить в новом мире, нам придется заново учиться терпению и не только ему. В преддверии будущего, которое уже бросило тень на настоящее, нам придется осваивать культуру усилия, культуру выхода к своему пределу. Выскажусь радикально: без ежедневного «аскетического» усилия человек неизбежно деградирует.

Разумеется, большинство на этот вызов не ответит. Или ответит не сразу. Если пандемия продлится долго, то не исключено, что итогом станет массовая невротизация, а то и психоз, за которыми последуют социальные и иные потрясения. Цивилизация в этом случае сойдёт с нас, как тонкий слой позолоты с упавшего на пол предмета.

— Вы хотите сказать, что человек — это животное?

— До сих пор человек ничего не смог поделать со своим животным началом. В каждом из нас живёт, простите, скотина. В ком-то этой скотины больше, и она постепенно подминает под себя всего человека, а кто-то с этой скотиной договаривается и таким образом становится психически здоровым. Это следует из определения Фрейда: психическое здоровье — это достигнутый консенсус, баланс между животными импульсами и суперэго, то есть требованиями общественной морали.

— Что сделали со своей внутренней скотиной Будда и Христос — те, кто являются духовными ориентирами для человечества?

— Они преобразовали свое животное начало, одомашнили его. Это о Будде и подобных ему. Они становятся собственными свидетелями. «Твой дом там, где спокойны твои мысли», — говорят они. Христианский путь более драматичный. В христианской традиции человек идет «путем зерна»: он ежедневно умирает, чтобы превзойти в себе человеческое. Не перечеркнуть, а превзойти. «Я умираю каждый день», — говорит апостол Павел. Вниз по лестнице, идущей вверх. Это примет и тем более вынесет не каждый.

— Учитывая, что все мировые религии переживают кризис, сейчас, кажется, нет авторитетной инстанции, которая могла бы указать способ, как идти «путём зерна».

— В условиях наступившего кризиса интерес к культуре усилия будет, я думаю, расти. При условии, что не произойдет всеобщего морального коллапса и глобального торжества Скотины. Хочется верить, что так далеко дело не зайдет. Хотя, повторю, цивилизация — явление обратимое.

Так вот, продолжаю и завершаю, нынешний индивидуалистически и индифферентистски выдержанный «моральный стиль» наскучит. Хотя бы потому, что жизнь движется контрастами. А кризис сделает поиск нового стиля, новой этики почти неизбежным. От скуки устают не меньше, чем от страданий.

В этих условиях, как мне кажется, и возродится интерес к ценностям. Понятно, что его возрождение будет неоднозначным, но этого я касаться не буду. Возможно, мировые религии будут заново востребованными. А кто-то пойдёт новыми путями. Но все эти пути будет объединять идея повседневной внутренней работы и, в целом, открытие внутреннего пространства. Впрочем, это всего лишь размышления.

Вера Гиренко для Properm.ru