Posted 4 ноября 2020,, 06:15

Published 4 ноября 2020,, 06:15

Modified 2 марта 2023,, 14:45

Updated 2 марта 2023,, 14:45

О проблемах детей и недетских проблемах. Интервью с вице-премьером по соцвопросам Татьяной Абдуллиной

4 ноября 2020, 06:15
Олег Русских
Это интервью имеет конкретную предысторию. Два месяца назад на Properm.ru вышла статья о проблемах детей в Прикамье, основанная на данных официального отчета. Вице-премьер по социальным вопросам Татьяна Абдуллина сказала, что оценки, сделанные в статье, сильно отличаются от ее взгляда на ситуацию и согласилась изложить свою позицию. Разговор же получился много шире.

Берем больными, выпускаем здоровыми

— В прошлом году врачи проверили 4 188 детей-сирот. Число здоровых среди них равно погрешности — 0,57%. У 65% ребят — хронические болезни разной степени тяжести.

— Давайте по порядку. У нас 10,5 тыс. детей сирот. Из них только 178 — дети-инвалиды от которых отказались родители. У нас почти нет сиротства, связанного с гибелью родителей — очень редкие, исключительные случаи. В подавляющем большинстве у нас дети, которые стали сиротами при живых родителях. Причины: асоциальный образ жизни родителей, пьянство, пренебрежение родительскими обязанностями. Отсутствие доходов в семье потому что никто не работает, а родители живут за счет детских пособий. Вот откуда наши сироты.

10 лет назад у нас была 21 тыс. детей-сирот. Сейчас стало 10,5 тыс. Потому, что мы приняли для себя решение — надо работать по реабилитации кровной семьи. Да можно ограничивать, лишать родительских прав. Но мы поняли, что это путь в никуда. Поэтому приняли решение, что таких детей из таких семей мы будем брать на социальное сопровождение. Нет задачи изъять ребенка и сделать его сиротой, есть задача — восстановить семью. Исполнение этой задачи позволяет нам добиваться того, чтобы меньше семей распадалось, чтобы меньше детей оказывались в детских домах. Мы уменьшили число детей в детских домах в 5,5 раза.

Какими мы берем детей-сирот? С проблемами здоровья и социализации. Но что происходит с ними в наших центрах? Смотрите. Вот какими они к нам попадают, а вот какими от нас уходят.
(Татьяна Абдуллина показывает диаграмму, обратите внимание на правый график)

Мы очень сильно укрепили базу детских домов за последнее десятилетие. Это уже не те приюты, что были раньше. Спортплощадки, полный штат преподавателей и многое другое. Но я даже не про это хочу сказать. Сегодня, если мы получаем ребенка, мы улучшаем его здоровье. Надо операцию? Выбиваем квоту на операцию.

Читайте также:

— Расскажите про еженедельные отчеты классного руководителя о поведении детей в некую базу данных?
— Смотрите. Я сама работала учителем, и всегда педагогическое
наблюдение было частью работы классного руководителя (у Олега Русских, когда он 8 лет работал преподавателем ни разу не просили такую отчетность — Properm.ru). Когда в 2018 году случилось нападение подростков в 127-й школе, мы стали думать, как аккумулировать информацию и прогнозировать риски ребенка. Тогда просмотрели всю законодательную базу. Всегда был упор, что учитель не только проводит урок, но как классный руководитель должен осуществлять педагогическое наблюдение за классом. Но делалось это «кондово».

Мы все систематизировали. Сегодня не надо вести кучу документации. Сегодня достаточно с определенной периодичностью заводить данные в систему. Случился конфликт между детьми, надо в этом разобраться? Надо выяснить причину? Надо. Надо подключить психологов и медиаторов? Надо.

— Не уверен.
— Ну а как? Пустить на самотек: «Дети решайте сами? » А если конфликт не первый? А если речь о травле? Мы предлагаем современные усовершенствованные инструменты педагогического наблюдения. Это техника, а не содержание. Она позволяет один раз в неделю занести данные и все посмотреть. А еще данные заносят КДН и соцзащита. Учитель может посмотреть общую картину и это позволяет по-другому выстроить диагностику по ребенку.
И когда в школе собирается Совет по профилактике (или Конфликтная комиссия, везде по-разному называются), чтобы разобрать ситуацию/конфликт — у него больше ресурсов, информации, на основании которых можно провести качественную диагностику и принять точные решения.

— История с пареньком из Бондюга, которому дали 3 года колонии якобы за подготовку теракта. Он еще и, якобы, имел психиатрические проблемы. Понимаю, что частный случай. Но это пробел в диагностике?
— Такие истории есть. А 127-я? Тоже самое. Что происходило? Здесь надо чуть в историю открутить. Мы признали право человека обращаться или не обращаться за психиатрической помощью и иметь тайну диагноза. Это правильно. Есть право у родителей не дойти до ПМПК (психолого-медико-педагогический консилиум). И никогда в жизни школа не узнает, есть у ребенка проблема с точки зрения психиатрии или нет.

Мы сейчас говорим: «Учителя, ну вы же видите ребёнка. Да, вы не знаете диагноз, но вы же видите его каждый день. Вы можете фиксировать какие-то странности, проблемы… И тихонечко, корректно, разговаривать с родителями, объясняя, что есть необходимость обратиться к специалистам».

Задача уйти от радикальных решений. Каких? А это, когда у школы одна цель — вывести на домашнее обучение, как это произошло в 127-й школе. У родителей цель — скрыть информацию, не дай бог куда выйдет. А у психиатров — держаться за медицинскую тайну. Должен же существовать здравый человеческий подход! Ну если вы видите, что ребенок проявляет себя по-особенному, ну зафиксируйте, сядьте, подумайте. Определите тактику действий: как работать с ребенком, как работать с родителями…

— Ситуацию в Бондюге можно было раньше «поймать»?
— Не «можно» — нужно было раньше поймать. На несколько лет раньше, чем ребенок вошел в подростковый возраст.

Подробнее по теме:

— Пробивается?
— С трудом. Но пробивается.

— КДН и психологи перестали быть пугалками для родителей?
— Не думаю, что до конца перестали. Каждый ведь сам себе пугалки придумывает. Если человек хочет увидеть пугало — увидит. Хочет получить помощь — получит.

Но я сейчас говорю о том, что мы с уровня края пытаемся заложить в системы на местах. Мне очень часто говорят: «А что мы можем сделать? Мы ведь видим у ребенка только успеваемость и поведение?» Да неужели? Вы не видите с кем ребенок общается, куда ходит, как выстраивает отношения в семье? Это желание обособить, сузить свой функционал. Это устаревшая позиция. Если ребенок ходит к вам в школу — смотрите за ним. Не хватает собственных ресурсов — подтягивайте. Есть здравоохранение, социальные службы, КДН — подтягивайте ресурсы и управляйте.

Я за то, чтобы ребенку не присваивали стигмы проблемного. Надо видеть проблему и решать ее всеми возможными ресурсами. Если ты этого не сделал… значит ты плохой профессионал.

"