За штраф на учет в КДН не поставят. Как должны работать с подростками в Перми

«Группа риска для школьников — это не постановка на учет в КДН! Обязательно напишите об этом» — эту фразу Светлана Денисова повторила в разговоре несколько раз. — Никто не портит биографию детям из-за одного детского проступка».

Поводом к очередной дискуссии об учете и критериях, так называемого, «подросткового неблагополучия» послужило возможное массовое участие школьников в несанкционированных акциях конца января в Перми. В сообщениях, которые рассылала администрация школы «Дуплекс» в родительские чаты и почты можно было увидеть фразу «Задержания несовершеннолетних на массовых мероприятиях влекут за собой проверки по месту обучения и постановку на учёт в Комиссии по делам несовершеннолетних». Руководитель тьюторской службы школы утверждала, что это действительно так и ссылалась на статью №5 федерального закона «Об основах системы профилактики безнадзорности и правонарушений несовершеннолетних». На самом деле все не так ровно на 50%. Давайте разберемся с критериями неблагополучия школьников.

Немного занудной, но важной административки

Понятно, что федеральный закон — это предельно общий список норм, которые уточняются регионами. И в нашем случае, там даже слов КДН нет. Речь идет об «индивидуальной профилактической работе». ИПР, по закону касается примерно 14 категорий детей, среди которых беспризорники, бродяги, сироты, воспитанники приютов. Конечно, отбывающие наказание и проходящие реабилитацию после колоний. Кроме того, дети-наркоманы и пьющие алкоголь, и, внимание, «совершившие правонарушение, повлекшее применение мер административной ответственности».

Более подробно расписаны документы в Пермском крае. Как рассказывает Светлана Денисова, после событий в школе № 127 в Перми и смерти девочки от истощения в Краснокамске, в крае переориентировали систему работы со школьниками: «Мы сконцентрировались именно на раннем выявлении возможных проблем». Большая часть краевых административных решений сосредоточены в двух документах:

1. «Порядок межведомственного взаимодействия по профилактике детского и семейного неблагополучия»,
2. «Порядок по выявлению детского и семейного неблагополучия и организации работы по его коррекции».

Несмотря на похожие названия документы разные и не всегда стыкуются между собой. Согласно бумагам, дети и семьи, у которых есть проблемы, могут иметь два статуса:

1. «находящиеся в социально-опасном положении»,
2. «находящиеся в группе риска попадания в социально-опасное положение».

Зачем это нужно?

Семьи в социально-опасном положении (СОП) — это ровно то, что сказано в названии. Ключевое слово «опасность». Уже не бедность, а нищета. Не пьянство, а алкоголизм родителей и даже детей. Дети без еды, одежды и школы. Это психическое и физическое насилие в семьях. Дети, систематически совершающие правонарушения или совершившие преступление. Страшно? Но такие семьи в Прикамье есть. По официальной статистике их в 2019 году было 3 109, это примерно 1% от общего количества. В таких семьях — 6,4 тыс. детей, тоже чуть больше 1% от общего числа детей (588 тыс. детей в 2019 году). С другой стороны, у нас 99% сравнительно благополучных семей. Количество детей, учтенных КДН, оценивалось примерно в 7–8 тыс., но это старые данные.

А если ситуация еще не назрела, но видны возможные проблемы? Как сделать так, чтобы излишне не потревожить семью, но понять что творится с ребенком? Для этого, как говорят, и введены, так называемые «группы риска»: «Это когда мы понимаем, что семья нормальная, но что-то происходит. Может быть надо помочь? Ведь по самой страшной статистике, по суицидам, большинство трагедий случаются с детьми из «нормальных» семей. И родители в ужасе и недоумении. Но кто-то же должен знать, понять, предостеречь…» — поясняет Светлана Денисова.

И да, в эту самую группу риска может попасть вполне себе благополучный ребенок из обычной семьи. В списке целых 22 критерия: все, что касается детей до 8 лет — это для медиков. Для детей 7–18 лет, о которых мы говорим в материале, подходят не все. Опустим ситуации в семье, оставим только поведение самих детей. Реагировать на критерии должны школы.

• Однократное употребление несовершеннолетним алкогольных напитков и других психоактивных веществ.
• Систематические пропуски занятий без уважительной причины.
• Трудности в освоении образовательной программы.
• Систематическое нарушение дисциплины в школе (в том числе сквернословие, провоцирование конфликтов и буллинг).
• Нарушения в психическом, эмоционально-личностном развитии, поведении ребенка.
• Однократное совершение несовершеннолетним административного правонарушения.

Как это должно работать?

Основанием для включения механизма может стать заявление родственника, учителя, школьного психолога или медика, сообщение о штрафе из полиции. За что штраф? За что угодно: переход улицы на красный свет, безбилетный проезд (а сейчас в пермском транспорте начали работать контролеры), участие в несогласованном массовом мероприятии. Вся информация попадет в школу. Там собирается внутришкольная комиссия, на заседание которой приглашаются ребенок и его родители. Еще раз — комиссия школьная. В составе, завуч по воспитательной работе, психолог, медик, классный руководитель. Инспекторы КДН в работе не участвуют. Решения комиссии подписываются, естественно, директором школы.

Школьная комиссия (ни в коем случае, не КДН) и принимает решение, что делать дальше. То есть, если ребенок не заплатил за проезд, то комиссия пытается узнать причину. Карту забыл или потерял? Ок, бывает, не страшно. А если родители перестали давать ребенку деньги на проезд, то возникает вопрос: «Почему?» Или у него отнимают деньги, то вопрос: «Кто?». В первом варианте можно и нужно считать инцидент случайностью и разойтись. В третьем — начинать работы внутри школы по поиску источников конфликта. А во втором варианте действительно выяснить ситуацию в семье, провести проверочные мероприятия, зачислить семью в группу риска. Здесь, кстати могут появиться так пугающие родителей проверки жилищно-бытовых условий.

Светлана Денисова: «Мы смотрим, а если семья малоимущая? А может надо социальные службы подключать? Тогда и составляется программа коррекции и помощи. Чтобы проверить, какие службы привлечь для помощи».

Ровно такой же механизм предусмотрен и на случай рассмотрения других правонарушений: пиво, драки, прогулки после 22:00, участие в несогласованных митингах. Отметим, одно время (еще до эпидемии и ограничений) полицейские в Перми очень любили дежурить возле театров и концертных залов. Спектакли и концерты заканчиваются поздно, формально, подростки, возвращающиеся одни домой, нарушают один из странных пермских законов о невозможности пребывания поздно вечером на улице без родителей. Их задерживают, родители платят штрафы. Как вы понимаете, дети ни на какие учеты не попадали. Школьные комиссии, если и собирались, вполне разумно игнорировали такие сообщения.
Все это, еще раз повторим, — внутри школы.

А в чем проблема?

Формально, механизм действительно разумный и правильный: любые сообщения, жалобы, какие-то малозаметные признаки проблемных ситуаций собираются у школы. В школе должны быть все возможности для грамотного анализа ситуации и принятия решений.

По факту система психологов в школах Прикамья толком не работает. По информации, размещённой на сайте Минобра, на 1 января 2019 года в 738 школах работает 621 педагог-психолог, в том числе, внештатные специалисты. То есть, меньше одного человека на школу. Свежих данных нет. При средней заполненности пермских школ примерно в 1 тыс. человек и официально объявленной потребности в психологической работе у 35% учеников — очередь ученика на посещение психолога может дойти и через пару месяцев. Ну и оклады у специалистов мизерные.

И это только один пример. Массово заоптимизированные, затюканные родителями и ведомствами пермские школы видят только один выход, когда их заставляют заниматься чем-то дополнительным — не брать на себя ответственность. Комиссии часто работают формально, их решения субъективны. Этим очень сильно недовольны родители. И это еще одна проблема: взаимоотношения родителей и детей со школами. Система может работать, только если будет доверие. А его нет.