Пермяк, который хотел помирить США и СССР. История профессора, сбежавшего на Запад 60 лет назад

Будущий диссидент, профессор истории и основатель общества русско-американской дружбы «Добрая Воля» в Вашингтоне (1990 год, RAGA) Владислав Краснов родился в Перми в 1937 году, в 1954 году закончил мужскую школу №21. Уже сбежав в Швецию, он напишет свою книгу о Перми, но издаст ее только спустя 55 лет. «Вам обязательно нужно ее прочитать, это как раз о моих годах в Перми, как родился здесь, как здесь жили, как в юности вызревал мой «генезис инакомыслия», — рассказывает мне Краснов уже на следующий день после интервью. С Пермью у него связано только 17 лет начала жизни, редкие визиты после возвращения в страну в 1991 году и неожиданный долгий визит в Пермь летом 2021 года.

Наше интервью начинается дома у сестры Краснова, неподалеку от пермского Дома Офицеров, откуда он идет по привычному маршруту этого лета. Профессора задержало в Перми то, что в Институте глазных болезней им. Филатова в Москве ему отказали в операции по удалению глаукомы — из-за ковидных ограничений. Он поехал к сестре Любови Георгиевне в Пермь, здесь ему сделали лазерную манипуляцию.

Но, глаза видят все хуже, и Владислав Краснов нашел для себя в Перми прибежище — специализированную библиотеку для слепых, где библиотекарь Юлия помогает профессору заново учиться жить — уже наощупь. Ученый идет туда каждый день — через парк им. Горького, где тренирует зрение — «Красный сад», — по старинке называет он. В хорошую погоду делает остановку и отдыхает у «бабушки Ротонды. Как у моей бабушки в детстве здесь на коленях».

По пути в ДК ВОС Краснов рассказывает, что уже в десятом классе школы мечтал о карьере дипломата. Рассчитывая на золотую медаль, Владислав Георгиевич отправил документы в Высшую дипломатическую школу при МИД СССР, но получил отказ — без каких-либо объяснений. Говорит — в результате не успел подать документы в МГУ и поступил в историко-архивный, год проучился там, и только потом — на истфак МГУ.

— Я интересовался международными отношениями, рассчитывал узнать больше. Я был любопытен, любознателен во всем мировом устройстве. Меня интересовала мировая политика, не просто история и я хотел посвятить этому жизнь, — рассказывает он несколько раз за интервью. По сути весь разговор то и дело скачет с приземленных вопросов — о причинах бегства из СССР, например, к роли революций в мировой истории. Краснов часто говорит, что всю жизнь пытался — в книгах и своих исследованиях — заниматься дипломатией, боролся с русофобией на государственном уровне во всех странах, где жил.

После окончания истфака МГУ Владислав Краснов начинает заниматься журналистикой, устраивается работать в Государственный комитет по телевидению и радиовещанию, где работает в шведском отделе. И уже через год — в 1962 году во время командировки остается в Швеции. Три недели перебежчик провел в тюрьме в Стокгольме, а потом, по совету местных властей, отправился в Гетеборг. В том же 1962 году сбитый над территорией СССР американский летчик-шпион Фрэнсис Гэри Пауэрс был обменян на советского разведчика Рудольфа Абеля.

— Они даже не знали, что со мной делать. Когда меня допрашивали в тюрьме, я просил разрешение остаться в Швеции, чтобы жить. Они говорят: «Так вам надо политическое убежище? » — я говорю: «Нет. Я политикой не интересуюсь», — «Были в какой-нибудь партии против коммунизма?» — «Нет», — «Собирали оружие?» — «Нет», — «Почему тогда уехали? » — «Просто хочу пожить свободно. Интересоваться тем, что я хочу. Читать книги, которые я хочу», — «В таком случае мы не можем вам дать политическое убежище, это не политика», — «Дайте мне право на совесть». В конце концов я просидел в тюрьме три недели, потом дали разрешение на проживание. При этом предупредили, посоветовали не оставаться в Стокгольме, где произошло мое бегство, где шел допрос, переехать на другое побережье в город Гетеборг, дальше от Стокгольма. Потому что в одном Стокгольме около 400 советских граждан имеют дипломатический иммунитет, они не подсудны шведскому суду и мне оставаться там было небезопасно, — рассказывает Краснов о первых днях жизни в шкуре перебежчика.

На вопрос, зачем бежал, чего хотел этим добиться, Краснов отвечает философски.

— Меня тяготило чувство изоляции. Россия, СССР была изолирована от того, что происходит в мире. Конечно, в КГБ думали, что они-то все знают, но я думаю, что они тоже были изолированы от внешней информации и не знали многого. Это был эксперимент совершенно новой общественной формы. Как всякий эксперимент, он должен был происходить в абсолютном вакууме. Если это не вакуум, заряженная среда, тогда это не эксперимент, — каждый ученый скажет. Весь Советский Союз был эксперимент. Михаил Геллер — ученый — назвал советский опыт: утопия у власти. Получается противоречие: утопии не может быть во главе государства, а она была у власти. 73 года засиделась. Не без поддержки Запада, конечно.

Как рассказывает Краснов, после отъезда из СССР он не терял связи с семьей. В самом начале советское посольство с Стокгольме организовало выезд отца Георгия Николаевича в Швецию, чтобы тот попытался уговорить сына вернуться. «Они хотели, чтобы встреча прошла на территории посольства, выманить меня туда, но я отказался и отец приехал в тюрьму. Он пытался уговорить, но безуспешно. На прощанье мы обнялись», — рассказывает профессор. В 1973 году в США из России не выпускают маму Краснова — Екатерину Ивановну — она получает приглашение на рождение первой внучки.

Потом были долгие годы переписок: «Мы понимали, что все подвергается перлюстрации и даже видели вскрытые письма, но ничего не пропадало». В первый же год пребывания за границей Краснов отправил родным запрещенные в СССР записи Булата Окуджавы — купил пластинку, вышедшую в Германии и переписал ее на магнитофонную пленку и отправил в посылке под видом чистой. До отъезда из СССР профессор слушал поэта только на московских квартирниках, а позднее лично встретился с Окуджавой в Монтеррее.

Владислав Георгиевич, оставшись в Швеции, следует совету властей и уезжает в Гетеборг. Здесь в 1963 году он поступает на славянский факультет университета, после чего некоторое время преподает русский язык и литературу в Славянском Институте Лундского университета. В 1965 году, получив должность научного сотрудника в Чикагском университете, Краснов эмигрирует в США.

В Америке он встретил только что высланного из России Александра Исаевича Солженицына. «Я с русофобией на государственном уровне с самого начала знаком, как только появился там , Солженицын был новичок, по сравнению со мной. Но это, скорее были не антирусские взгляды, антикоммунистические. Симпатии к русскому народу гораздо больше, чем к советскому», — рассказывает Краснов. При этом уточняет, что и про хорошее на Западе в отношении России говорят: «советское» — спутник, спорт, человек. Он тут же вспоминает, что Солженицын был скептичен к выбранной Красновым миссии примирить русских и американцев: «Имейте в виду, конечно, ваши попытки пробудить интерес к русскому делу среди американцев похвальны, но ваше желание пробудить симпатию к русскому делу в Америке абсолютно безнадежно».

Своему коллеге и писателю Краснов в 1979 году посвящает книгу «Солженицын и Достоевский: Поэтика Полифонического Романа», а по возвращении из эмиграции в Россию в 1994 году Солженицын навещает в Перми родную сестру Краснова — Любовь Георгиевну.

— Он приезжал сюда, когда только возвращался в Россию через Восток. Люба и ее муж бывший получили звонок неожиданно: «Вам звонит Солженицын». Они, конечно, удивились. «Приходите в гостиницу «Урал». Я знаю Владислава Георгиевича, хотел бы с вами поговорить». Растерялись. Такой человек вызвал. Кажется, ничего ему не подарили даже. Он подарил им свою книгу с подписью. Я даже им завидовал, — рассказывает профессор.

Краснов провел в Америке почти всю сознательную жизнь, там сложилась его карьера — конференции, публикации и книги. Его печатали знаковые издательства и институты. В 1985 году вышла его книга «Советские перебежчики в розыскном списке КГБ», где он собрал данные о всех известных невозвращенцах. В 1986 году Краснов основал Центр по изучению современной России при Монтерейском институте. Его публикуют Гуверовский институт и Стэнфордский университет. В 1985 году Краснов в содружестве с другими учеными Центра предсказывают развал СССР. Впервые Краснов возвращается в родную страну накануне ее развала.

— Я был официальный делегат всемирного конгресса соотечественников, он начался 18 августа 1991 года (19 августа в Москве начался путч, — Properm.ru). Это было первое для эмиграции событие, после того как Ленин изгнал русскую, православную и всякую другую интеллигенцию из СССР в 1922 году. Просто выбросили из страны с чемоданчиками. После этого всякие контакты с белыми эмигрантами считались хуже, чем контакты с ЦРУ. Это было легко проследить, знаю по себе — потому что тоже был невозвращенцем. А тут 1991 год, созывают первый конгресс соотечественников. Были, в основном, белые русские эмигранты, в том числе несколько Романовых, из дома Родзянко. Мы, иностранцы, жили в гостинице «Москва» (ее теперь разрушили). Утром мы выходим, уже в лифте шепчутся, что что-то неладное происходит в Москве. Выходим, а там БТР, танки, беспорядок. Мы подумали, что это была акция против белых эмигрантов. Но я чувствовал себя дома, не верил, что это будет против нас, — вспоминает Владислав Краснов. Говорит, что Борис Ельцин, которого ждали на открытии конференции, приветствовал участников только на следующий день после окончания путча — 22 августа.

После развала Союза Краснов приезжает в Россию все чаще, он также продолжает изучать историю России и ее влияние на мировую историю. И все также продолжает выполнять взятую на себя миротворческую миссию. И, что интересно, спустя 23 года, в дни аннексии Крыма в 2014 году оказывается в Керчи.

— Когда 2014 год случился, переворот в Украине, я переживал, ждал когда президент Владимир Путин вмешается. Он отдыхал в Сочи, и молчание, а весной наконец-то вмешался. Мне кажется, очень удачно. Надо было что-то делать по поводу распада Украины, по крайней мере, сохранить в России Крым. На этой волне мы приехали в том же месяце с Алиной Чадаевой (писательница, — Properm.ru) в Севастополь, в Керчь. У меня настроение было приподнято, что наконец-то Россия тоже делает какие-то шаги, чтобы защищать свой суверенитет, — рассказывает советский диссидент.

Краснов проводит параллели сохранения Россией Крыма сейчас и при Екатерине Великой.

— Слово революция почетное, это сближает разные страны. Та же Екатерина, императрица просвещенная, мы знаем, что она была знакома с Вольтером, читала сочинения просветителей, но она не участвовала в чужих революциях. Ее большой заслугой перед США является то, что она не поддалась на соблазн со стороны английского короля Георга Третьего. В 1775 году Джордж Вашингтон боролся за независимость США. Георг Третий попросил у Екатерины войска на подавление революции. Но она устояла, за что честь ей и хвала, и не согласилась менять солдат на получение острова Минорка — это около Испании. Для нее иметь Крым под рукой было гораздо важнее, чем весь этот имперский размах, — рассуждает ученый.

Интересно, что советский диссидент в принципе оценивает политическое состояние современной России диаметрально противоположно либеральным взглядам.

— Вы, может быть, видите больше проблем. Из-за того, что вы живете здесь, ваша повседневная жизнь может вас удручать, кажущиеся низкими зарплаты… Я живу на американскую пенсию, это, наверное, тоже как-то влияет, я не зависим от работодателей и государства здесь. Налоги мои, в основном, американские. Мое восприятие России может быть неаккуратным или не замеренным. Но я смотрю на Пермь: город похорошел. Люди, которых я вижу в России, кажется, довольны своей жизнью, верят в будущее. Сомнения у людей есть, но они и должны быть, это нормально. Для серьезных изменений в России сейчас нужно как-то избавиться от противоречий между олигархической структурой экономики и уравнительными тенденциями центральной власти.

Центральная власть старается всех успокоить, удовлетворить, но олигархат до сих пор держится, сопротивляется этому. Может быть, он и делает что-то полезное. С другой стороны, он вносит разлад и подозрения, что что-то не так. Но проблемы России не настолько запутаны, сложны, противоречивы, как проблемы нынешней Америки. И я с удовольствием чувствую, что я обязан русскому народу, русскому обществу сказать то, что я думаю, поделиться запасом знаний и эмоций, которые у меня накопились в течение довольно длительного времени.

На главный вопрос, удалось ли все, что задумывалось при бегстве из СССР, Краснов отвечает, что «это очень счастливая миссия — быть миротворцем. Даже когда я чего-то не добиваюсь, я знаю, что я сделал. Господь бог распорядится, когда-то это понадобится. Может быть, никогда, но я знаю, что я делал то, что мог».