Почему директор лучшей инклюзивной школы России считает, что инклюзия невозможна. Большое интервью

Валентина Федотова работает в сфере образования с 1995 года, пришла сразу директором школы № 147 в Мотовилихинском районе Перми. Позже их объединили со школой № 56, она участвовала в конкурсе на должность директора объединенной школы, выиграла и стала руководителем. Но когда оптимизация в отрасли достигла небывалых размеров – объединили все школы на Висиме и в Костарево – она ушла. Директором школы № 114 стала в 2009 году. А в 2018-м образовательное учреждение было признано «Лучшей инклюзивной школой России».

«Нельзя хватать коляску с ребенком-инвалидом»

— Валентина Васильевна, когда возникла идея, что школа будет инклюзивной?

— В 2012 году мы закрылись на капитальный ремонт, школа была в аварийном состоянии. Тогда я первый раз услышала слово «инклюзия». Съездила в Москву на большое совещание по инклюзивному образованию. На нем было много людей с инвалидностью, серьезно боялись, что закроют все коррекционные школы. Там были разные люди, например, занимавшиеся слепо-глухонемыми: как их учить в общеобразовательных школах, понятия никто не имел.

Считаю, что министерство образования в дальнейшем пошло по правильному пути, сохранив коррекционные школы. Во-первых, чтобы каждый родитель имел право выбора: куда его ребенку пойти (коррекционная школа или общеобразовательная). Время показало, что не могут общеобразовательные школы брать детей с ограниченными возможностями здоровья.

— Почему?

– Потому что много разных аспектов. Первый – неприспособленные здания. Организация доступной среды процесс сложный, хотя и реальный. Сделать пандус на входе – этого недостаточно. Он обеспечит доступ только на первый этаж. А доступ должен быть везде: нужны подъемники, поручни, определенная ширина дверных проемов, отсутствие порогов.

— У вас же получилось? Как?

– Во время капитального ремонта организовали доступную среду без дополнительных вложений. Внесли изменения в проект капремонта, согласовали, сделали. Удорожания никакого не было вообще, не просили ни копейки дополнительно. Уже потом, когда практически всё сделано было, нам дали несколько миллионов рублей на сенсорную комнату. В этой комнате с детьми-инвалидами занимается психолог.

— Второй аспект, который затрудняет организацию инклюзивного образования в обычных школах, это, наверное, отношение других детей и их родителей?

— Мы проводили уроки доброты, поэтому с детьми вообще никаких проблем нет. В начальной школе, где мы немного запаздываем с уроками доброты, там могут появляться некоторые моменты, связанные с некорректным или неправильным отношением, но это быстро пройдет. В самом начале единственный случай был, когда мама перевела ребенка в другую школу из-за нашей инклюзивности, сказала: «Я не хочу, чтобы мой ребенок учился здесь».

— С какими ещё трудностями пришлось столкнуться?

– Самое тяжелое, это отношение педагогов, которые сначала были воодушевлены: «Вот придут, мы будем учить». Пришли. Увидели, что учить сложно, потому что дети разные – и с задержками психического развития, и с нарушениями опорно-двигательного аппарата. Работы, по сути, стало больше, а зарплата осталась та же.

– Как о вас узнали, как вы организовали набор детей?

– Сначала пришли из близлежащих школ. Самый первый пришел Артем (он умер не так давно, у него была мышечная дистрофия Дюшенна, заболевание, постепенно разрушающее все мышцы). Артем был на инвалидной коляске, поэтому наши пандусы и платформы сразу заработали на сто процентов. За ним Алексей пришел, который нынче 11 класс закончил. Так и начали собираться. Сарафанное радио.

– Понятно, что со всех районов города…

– Со всех. Нам очень помогала в организации среды председатель краевого общества инвалидов Вера Шишкина. Никто не знал, как доступную среду организовать. И в туалете, нгапример, были порожки. Вера Ивановна сразу указала, что так не пойдет. Там сейчас даже плитка другая, пришлось менять всё.

Доходило до того, что я писала Роспотребнадзору информацию, по которой они должны были мне предписания дать – что нужно сделать. Они нам тоже помогали, тоже первый раз занимались подобным.

– В результате вся школа доступна для детей с ОВЗ?

– Да. У нас нет ни одного кабинета, который был бы недоступен для таких детей.

– Сколько сейчас учится детей-инвалидов?

– Больше 100 человек, из них семеро с нарушениями опорно-двигательного аппарата. Недавно очень сложный ребенок пришел – с ДЦП, не говорящий практически, но будет учиться по адаптированной общеобразовательной программе. Думаю сейчас, что и как делать.

– Как удалось решить проблему с учителями?

– Тяжело. С психологом работали. Ходили в университет, там работали. Приглашали людей с инвалидностью, Веру Шишкину опять же. До сих пор помню ее наставления. Например, прежде чем ребенка куда-то повезти, каждый учитель теперь подойдет и спросит: «Можно я тебе помогу?» Такого, чтобы хватать и тащить, нет, и быть не должно!

Были случаи, когда отключались платформы (кстати, бешеные деньги за них платим, там по 12 аккумуляторов, и они иногда выходят из строя). И мы детей спускали на руках. Вы просто представить себе не можете, какой у них панический страх. Их несут, а я иду и за руки держу: «Тихо-тихо, спокойно, смотрим на меня, я улыбаюсь, я спокойная. Всё нормально, ничего не случится…». Они очень боятся. Нам это не понять, потому что мы не сидели в коляске, не знаем, каково это.

У нас были случаи, когда у нас отключались платформы. Там по 12 аккумуляторов, которые иногда выходят из строя. Они дорогостоящие, бешеные деньги платим за эти платформы. Было такое, когда они выходили из строя, или свет отключался. И мы детей спускали на руках. Вы просто представить себе не можете, это панический страх. Их несут на руках, а я иду и за руки держу: «Тихо-тихо, спокойно, смотрим на меня, я улыбаюсь, я спокойная. Все нормально, ничего не случится». Они очень боятся. Нам это не понять, потому что мы не сидели в коляске, не знаем, каково это. Они сначала боялись на подъемниках подниматься, сейчас нормально.

— Как учатся дети-инвалиды?
– Четыре человека уже окончили школу, трое из них получили золотые медали. Одна девочка всего две четверки имеет в аттестате. Все поступают в высшие учебные заведения. Лиза уже поступила, куда хотела, – в классический университет на филологический факультет… Но ведь их там не ждут. Там доступной среды нет.

— Где у нас в вузах организована доступная среда?

– Нигде. Когда мы стали лучшей инклюзивной школой России, к нам приезжал бывший мэр Перми Дмитрий Самойлов, он обещал ученице с особенностями здоровья Алисе Спешиловой, что поможет. Но дальше ничего не было.

«Они особенные дети, потому что много особенностей»

— Вы продолжаете набор детей-инвалидов?

– Да, причем даже не знаю иногда, с какими именно проблемами пришел ребенок. Родителям кто-то советует: «Вы не показывайте заключение ПМПК (психолого-медико-педагогической комиссии. – Properm.ru), пусть вас сначала в школу возьмут». Это их законное право, показать заключение или нет. Но это неправильно совершенно! В медицинской карте будет же только инвалидность указана, никакие особенности, важные для организации учебного процесса, там не прописаны. Из-за этого возникают проблемы.

В медицинской карте же будет только инвалидность указана, никакие особенности, важные для организации учебного процесса, там не прописаны. Из-за этого возникают проблемы.

— Например?

– Например, одному из новеньких мальчиков, как выяснилось накануне учебного года, нужны специальные стол и клавиатура. Их же надо закупить, а у нас денег нет. Мы не предусмотрели эти деньги, потому что не знали о потребности. Специальная парта, например, больше 100 тыс. рублей стоит, причем ее через торги надо закупать. А деньги нужны на многое: антитеррористическая направленность – камеры, которые постоянно выходят из строя, холодная зима – суммы за отопление выбили из колеи, клининговая компания увеличивает оплату в связи с ковидом, рециркуляторы денег стоят… Это всё надо сделать, чтобы никаких предписаний не осталось. Мы сейчас перед мамой этого мальчика стоим в стойке: сделаем парту, конечно.

— Не понимаю, почему они против комиссии и её заключения.

– Дети с инвалидностью не являются детьми с ОВЗ без заключения ПМПК. А от получения заключения отказываются, объясняют, что это унизительно, им вопросы задают, как малышам детсадовским. А они уже многие взрослые, просто на колясках. Дети говорили, помню: «Все считают, что если мы в коляске, мы какие-то другие. Вопросы задают глупые, умеем ли мы считать до стольки, можем ли разделить». А тот же Артем во всех олимпиадах участвовал. Однажды он заболел, мы звоним: «У нас олимпиада, вы придете или нет?» А папа говорит: «Он два часа назад умер». Ребенок был вообще умница, ни одной четверки не было! Единственно, руки плохо работали. Ему надо было помогать линейку держать.

– В обычных школах Перми финансирование на детей с ОВЗ точно такое же, как на детей нормы. Как вы обеспечиваете их учебный процесс? Как находите средства?

– Родители должны обращаться заранее, не за две недели, а за год. Те, кто на следующий год хотят попасть к нам в школу, должны прийти перед 1 сентября в этом году, сказать о своем желании, мол, у нас вот такое заключение ПМПК, нам потребуются следующие условия и оборудование для учебы. Кому-то доступная среда, кому-то ассистенты нужны. Есть дети на индивидуальном обучении, с учителем один на один. Кому-то тьютор нужен.

Приведу пример. У нас есть второй вариант обучения – 5 лет начальной школы (два года длится первый класс). Отдельного коррекционного класса нет (помещений не хватает). Мы идем по другому пути. Предлагаем таким детям получить заключение врачебной комиссии в поликлинике и обучаться на дому. Тогда мы их можем обучать нормально 2 года в первом классе, чтобы ребенку было проще.

— Как вам хватает средств, ведь расходы на обычного ученика и ученика с ОВЗ разные?

– Мы передавали в министерство образования наши расчеты, какие нужны деньги, чтобы организовать процесс обучения, – логопеды, дефектологи, психологи. Дополнительные единицы в штате и дополнительные зарплаты, дополнительные деньги в фонд материального обеспечения, на то же обслуживание платформ.

«Ни секса, ни инвалидов не было»

— Я поняла по поводу материально-технической базы: денег за детьми-инвалидами больше не приходит, что удивительно, конечно. Вернемся к особенностям подготовки учителей. В чем, по-вашему, была причина сложностей?

– Наверное, в какой-то степени это связано со стойкими представлениями о том, что дети-инвалиды должны учиться в коррекционных школах. Нас же так воспитывали, у нас же не было детей-инвалидов. Я родилась в СССР, нам говорили, что секса у нас нет, инвалидов нет. А они все были в специальных интернатах. Не видно, не слышно их было. Сейчас на человека в коляске никто пальцем не показывает. Это раньше была большая редкость.

Особенно с учителями-стажистами тяжело было. Они говорили: «Вы нам скажите, как учить». Потом ФГОС вышел для детей с ОВЗ, все работали по нему, вдоль и поперек изучали.

Тяжело с родителями было, потому что они считают, раз у ребенка задержка развития, можно с прохладцей к учебе относиться, им должны оценки ставить просто так. Но ребенок с задержкой психического развития учится по первому варианту, всё, что есть во ФГОС начальной школы, он должен знать. Единственное, ему нужно создать особенные условия, например, увеличить время сдачи контрольной работы. Всем 40 минут, а ему час, но он должен все задания сделать. Для того чтобы был результат, родители и педагоги должны вместе работать.

– По поводу специального обучения учителей. Вы говорите про дефектологов. Насколько я понимаю, их дефицит. Где вы их нашли, как обучили?

– Изначально у нас был один учитель-дефектолог высшей категории, она из Березников, и у нее самой ребенок с инвалидностью. Он сейчас успешно учится в колледже, закончил у нас девять классов. Потом еще один дефектолог был взят на работу и еще один – наша выпускница. Мы даже набрали коррекционный класс из трех человек с синдромом Дауна.

Двух дефектологов подготовил нам педагогический университет. Два наших учителя начальной школы получили дополнительное образование. В общей сложности у нас теперь семь таких специалистов. Плюс три логопеда. В начальной школе два психолога работают, одна из них и социальный педагог. Второй психолог работает с детьми в группах, индивидуальной работы нет – на нее нет времени.

Некоторые новые специалисты пришли из коррекционных школ. Там они привыкли к совсем другим зарплатам, а здесь работа громадная, но результат ее очевиден на экзаменах. Не было еще ни одного случая, чтобы ребенок с ОВЗ сдавал экзамены дважды, – сдают с первого раза!

— Дети-инвалиды учатся в разных классах за обычными партами?
– Да, у нас кабинетная система. Но у колясочников немного повыше столы. Они не просят специальную парту, чтобы пересесть. Это достаточно сложно, ведь детей с некоторыми диагнозами вообще тревожить нельзя.

«Подушевое финансирование — противник инклюзии»

– У вас есть класс, где учатся дети с синдромом Дауна. Почему он отдельный?

– Дети особые. Они учились по программе 5-летнего обучения в начальной школе, было два первых класса. Этим детям не нужен аттестат, у них цель совершенно другая – социализация. И они получили ее в полном объеме. Родители понимают, что начальная школа заканчивается, и детей надо будет переводить в коррекционную школу, потому что там есть возможность трудового обучения. Ребенок научится что-то делать своими руками, чтобы зарабатывать потом себе на жизнь. У нас такой возможности нет.

— У вас нет кабинетов труда?

– В таком количестве, таких площадей, такого оборудования, как в коррекционных школах, нет. Они дают специальность определенную, а у нас в 5-6 классах трудовое обучение – это робототехника. В седьмых классах – черчение. С восьмого класса мальчики ездят в центр образования взрослых (заключаем договор с центром), девочки шьют и готовят, как было раньше. Но на этом всё. Можно, конечно, еще подумать, оставить детей с синдромом Дауна у нас, если бы были какие-то центры такого обучения – со станками, оборудованием, специальными классами.

Вы не представляете, до какой степени это насущный и важный вопрос – создание классов профильной подготовки. Это нужно делать обязательно, создавать какие-то центры, чтобы дети там занимались. Один «Кванториум» на город, даже на край, – это капля в море.
И всё упирается в деньги. Школа не может за всё платить, родители тоже не всё могут. Одно занятие может стоить достаточно больших денег. Там, где можно бесплатно или за небольшие деньги, мы хватаемся за любые возможности. Возим детей на предпрофильную подготовку, чтобы они профориентацию прошли, они должны попробовать себя в одном деле, в другом... Нынче через «Уральское подворье» ездили в радиотехнический колледж. Дети вернулись с огромными глазами – им там всё понравилось.

– Получить полноценное образование здесь, в школе, детям с синдромом Дауна не получится?

– Если бы у нас была возможность возить их куда-нибудь на трудовую подготовку… Им образование вообще не нужно, они не смогут учиться. Им нужна социализация. Наши дети уже людей не боятся, других детей не боятся, ходят с ними на уроки музыки, ИЗО, танцуют на ритмике. Девочки в пару встают без проблем. Коммуникабельные, улыбаются. Мы с ними разговариваем, сами ведь они почти не говорят.

Их надо обучать тому, чтобы они смогли заработать себе кусок хлеба. Семья не вечна, они должны как-то сами в этой жизни устраиваться.

– Одной девочке отказали в приеме именно в этот класс. Почему?

– Я объясню. Во-первых, девочка шла в первый класс, а дети уже учились во втором. А в обычном классе первоклассники не готовы принять такого ребенка, мы руководствуемся принципом «не навреди». Во-вторых, у нас дети полдня учатся, а в коррекционной школе – весь день. Ей там будет лучше, к тому же она говорит, а дети в нашем небольшом классе не говорят. Мама ее, в конце концов, с этим согласилась, и рада, что туда отдала ребенка.

– Вы на какой-то западный опыт ориентировались? Изучали?

– Особой такой задачи не было, но к нам в Пермь приезжали из города-побратима в Германии. Они рассказывали о социальной деревне, где проживают, в основном, люди с умственной отсталостью. Они подстригают газоны, получают за это деньги. Вот что нужно в конечном итоге – социализация. У нас этого полноценного процесса так и нет.
Иллюзии мои рушатся, конечно. На одном из совещаний разговорились с коллегой о том, как хорошо учатся дети с ОВЗ в одном классе с «нормой». А она мне говорит: «Так рядом с ними сидит тьютор». Мы бы к своим тоже посадили, но где у нас такая возможность?

– А пробовали нанимать тьюторов?

– Конечно. Многим детям сейчас они нужны. Но нереально ни найти, ни трудоустроить. Одно время приглашали наших бывших учителей, пенсионеров, поработать тьюторами. Их хватало на четверть. Тяжело.
Я видела работу тьютора в Санкт-Петербурге (сидела на задней парте на уроке). Передо мной сидел мальчик с тьютором. Ее на уроке будто нет, но она постоянно с ним, останавливает какие-то поведенческие реакции, подбадривает, утешает, помогает удержать внимание. Он даже к доске вышел, спокойно всё ответил, обратно пришел. Должна быть специальная подготовка таких специалистов.

– Будете еще набирать начальные классы аутистов и с синдромом Дауна? Или расформируете и этот класс?

– Пока учатся. А мы думаем… Помещений ведь не хватает, а у них отдельный кабинет. Они в классе не смогут сидеть. Смысл вести их на математику, если они ее не возьмут ни в каком виде. На такие предметы, как ритмика, ИЗО, музыка они могут сходить, но вот остальное время их надо занять трудовой подготовкой. Или вести совсем по другой программе, по другим учебникам. Но один класс учитель не может сразу по двум программам вести.

– Как это вообще осуществляется?

– У нас, видимо, никак. Подушевое финансирование – основной противник инклюзии. Там, где есть подушевое финансирование, инклюзии не будет никогда. Вот новые ФГОСы вышли по начальной школе. В классе, в котором есть ребенок с ОВЗ, должно быть не более 20 человек, а 20 человек – это зарплата учителя меньше ставки. Ставка – 25 человек, а у нас все классы по 30 человек.

– Если бы в обычную школу за ребенком-инвалидом пришло «коррекционное» финансирование, был бы тогда хоть какой-то стимул у обычных школ?

– Был бы, но не пойдут же на это. И без того проблем много. Например, школы учатся, и будут учиться в две смены, а детей с ОВЗ во вторую смену учить нельзя. В связи с этим у нас возникают проблемы – требуют перевести в первую смену, а как я переведу, у меня практически в каждой параллели дети с ОВЗ учатся.

Очень много детей из края

– Вы уже столкнулись с большинством проблем, которые возникают при организации инклюзии: отсутствие финансирования, отсутствие условий… Учителя зарабатывали бы больше в коррекционной школе… Что еще?

– Родители у всех разные – один одно требует, другой – другое. Дистант выбил всех, это караул! Говорить о том, что ничего при этом не изменилось, дети получили обучение, – нет. Может быть, в какой-то обычной школе… А у нас в школу со всего края едут. В крае школы закрыли, всё объединили, оптимизировали. Как в 2003 году начали говорить про оптимизацию, так я за голову схватилась: это же значит одно – погубить деревню. Так и получилось. Кто в деревне останется, если ребенка с первого класса надо отправлять в интернат на неделю?

Еще момент: родители снимают жилье в Мотовилихе, потому что здесь дешевле. А мы не можем им площадку предоставить, прописка нужна. Огромная проблема. Где уж родителям платить за что-то! Мы в школе вообще ни за что ни копейки не собираем.

Я хочу сейчас проанализировать, сколько у нас детей из края учатся. Их родители снимают жилье в Мотовилихе, потому что здесь дешевле. А мы теперь даже не можем им площадку предоставить, прописка нужна. Что делать? Огромная проблема. Где уж родителям платить за что-то. Мы в школе вообще ни за что деньги ни копейки не собираем.

– А форма у вас есть?

– Форма есть, но они сами выбирают, где будут ее шить. Обязательно должен быть васильковый верх. Сшей сам, в доме быта «Новинка», у знакомой швеи, выбирай любую модель.

– Ясно. Давайте разговор про инклюзию завершим. Перспективы, очевидно, не самые радужные. Но может ли ваш опыт распространяться на другие школы?

– К нам приезжают постоянно. Детей с задержкой психического развития может принимать любая школа. Адаптированными программами для таких детей мы готовы делиться, рассказывать, как их составлять. От них никакая школа не должна отказываться. Им даже пандус не нужен. Таких детей очень много идет, и два-три таких ребенка нормально будут учиться в любом классе.

– Так проблем больше, чем отдачи.

– Когда мы даже одного ребенка с задержкой психического развития «вытаскиваем», и в пятом классе ему задержку уже не ставят, это уже победа. Он начинает учиться, как ребенок нормы. Наша задача помочь ребенку с этой задержкой справиться. Это нас окрыляет.
По инклюзии детей, которые имеют очень большие отклонения: думаю, это в принципе возможно, если будет создана обучающая база. А у нас даже специальной лицензии нет, мы не можем обучать особых детей до конца. Они получают не аттестат, они получают свидетельство.

– Вот как?! Они могут учиться, но получить свидетельство – нет? Во что это упирается?

– В материальную базу. В основном, это как раз кабинеты труда – там много оборудования, для него должны быть площади. Если бы детей можно было возить на трудовое обучение… Тут думать надо. Надеюсь, разберемся, как сделать. Может, даже с предложениями куда-то выйдем.