Posted 7 мая 2014,, 12:30

Published 7 мая 2014,, 12:30

Modified 2 марта 2023,, 18:04

Updated 2 марта 2023,, 18:04

Живые легенды Великой Отечественной: Танкист Геннадий Фукалов

Живые легенды Великой Отечественной: Танкист Геннадий Фукалов

7 мая 2014, 12:30
Лилия Козлова
Фото: Кирилл Козлов
Смотрю - наши войска уже впереди, грохот стоит, канонада идет, над нами пролетают самолеты - везут бомбы, над ними барражируют наши истребители. Красиво было. В танке я бы никогда не увидел всего этого.

Мы долго звонили в домофон, Геннадий Александрович все не открывал. Зашли в подъезд вместе с другим жильцом дома. Пока ехали в лифте, разговорились с мужчиной, который оказался соседом ветерана: «Наверное, просто подойти к домофону не успел, он неважно ходит уже», - объяснил задержку наш спутник.

Звоним в дверь. Геннадий Александрович вышел к нам на подлокотных костылях. С тяжелой походкой не вязался бодрый голос и необычайно пронзительный взгляд на молодом лице героя. Обаятельная улыбка окончательно разрушила нашу веру в возраст Геннадия Александровича, 90 лет ему точно не дашь.

В наших вопросах кавалер ордена Красной Звезды совсем не нуждался. Его рассказ был цельным, детальным и необыкновенно захватывающим.

— Геннадий Александрович, расскажите, как вы жили до войны?

— Я закончил школу общеобразовательную, потом поступил в Мотовилихинскую фабрично-заводскую школу, получил там специальность военную — сборщик пушек.

— Кем хотели служить?

— У нас в Мотовилихе был аэроклуб, так вот я очень хотел быть летчиком, но меня не приняли из-за зрения. Тогда я в военкомате сказал, что хочу в танковые войска.

— Когда вас призвали?

— В конце 1942 года. Пришел однажды домой после 12-часовой смены, смотрю — лежит повестка, принес ее начальнику, он мне говорит — «Нет, оставайся работать». У нас тогда и так уже ряды поредели. Вторая повестка — тоже самое, сказал, что сам будет отвечать за меня.

Пришла третья, я показал ему, но не отдал уже. Пошел в военком. Иначе могли и под трибунал как дезертира. Меня взяли в Челябинское танковое училище, как я хотел. Готовили нас наспех. Занимались с утра и до позднего вечера, курсанты уже спали на занятиях. Преподаватель, когда видел, что кто-то дремлет, вскакивал и кричал: «Встать-садись, встать-садись». И так раз 20, чтобы мы разогрелись. Иногда вообще выгонял умываться снегом. Вся дремота проходила сразу. Училище я закончил, потом мы получили тяжелые танки КВ-1С. Пушка у них 76 миллиметров, как и у старых танков, но зато башня была немного модернизирована.

— Что было дальше? После училища сразу в бой?

— Нет, что вы. Сначала сформировали экипажи, укомплектовали, погрузили нас на платформы, мы приехали в подмосковный танковый центр Костарево. Там мы еще проходили подготовку перед Курской дугой. Изучали немецкие танки: «пантеры», «тигры», «фердинанды». К слову, танковая пушка «тигра» и «фердинанда» мощнее нашей, у них прямой выстрел около двух километров, а у нас до 800 метров. Вот так вот. Но мы отбивались как могли.

Война для меня началась под Орлом. Стояли в лесу, жили в палатках, спали на земле. Так продолжалось до 12 июля 1943 года. А затем прозвучал приказ: «Вперед!». И мы пошли.

— Каким был первый бой?

— Это была Курская дуга. В самом начале наступления полк попал на минное поле. Саперы говорили, дескать, проходы проделали. Так вот и проделали. Мы как-то умудрились тогда заехать в овраг, придавили бывших там немцев — нас потом двумя тягачами из этого оврага вытаскивали.

12-го пошли в наступление, а 17-го танк сгорел. Механик погиб, заряжающего тяжело ранили. Но меня самого не задело. Как я выжил, только Бог знает. Нас было пять человек: командир взвода, командир танка, заряжающий, механик и радист. По танку пришлось четыре попадания. Первое пришло по башне — лопнули лампочки, мы приоткрыли люк. С третьего попадания лопнули зеркальные перископы, с помощью которых мы наблюдали за полем боя. И потом еще удар, тогда машина и загорелась. Наша главная задача была — не остановиться, иначе мы сразу становимся мишенью.

— Что было потом?

— Смотрю, войска уже наши впереди, канонада идет, везде бомбят, над нами пролетают самолеты, которые везут бомбы, над ними барражируют наши истребители. Красиво наблюдать. Я бы в танке никогда не увидел всего этого. Ну, думаю, пошли наши вперед.

Дальше мы спустились вниз по танковому следу, там увидели двух солдат с термосами, попросили воды у них. Когда много крови теряешь, очень сушит во рту. Они говорят: «Нет воды». Сослуживец мой с мату на них. Один солдат в итоге подошел к термосу, поварским черпаком зачерпнул и дал моему заряжающему, он попил — мне протягивает. Я пью и понимаю, что водка это. И отлегло вроде! — смеется Геннадий Александрович — сейчас-то нам ничего не страшно! Сейчас пойдем своих искать! Это было все на седьмой день Курской битвы.

— Геннадий Александрович, вы такой высокий. Каково вам было в танке?

— Про рост меня до сих пор спрашивают. Рост у меня 176 см. У каждого свое место в танке, и я свое нашел.

— Что было после Курской битвы?

— Из тяжелого танкового полка осталось три танка. Отвоевав на Курской битве, я был контужен, две недели ничего не слышал. Может быть потому и выжил, что в госпитале был. Потом оставшиеся двинулись вперед, дошли до Белоруссии. Тех, кто выжил, отправили на переформирование в Тулу, а потом — в Ленинград. В ноябре 1943 мы снимали блокаду. Кольцо тогда еще осталось, кусками. Готовилась операция по ее полному разрушению. Жили в школе, спали на полу. Стояли там с ноября до 14-го января, ожидая приказа о наступлении. Зимой буржуйками танки подогревали — чтобы заводились легче. И с 14-го января с Пулковских высот пошли в наступление.

Шли четыре месяца. Тогда я и на минах подрывался, и попадали в меня. С двумя пробоинами наш танк однажды из боя вышел. Был еще случай — так попали, что башня треснула — возили на завод ремонтировать. А под Псковом снова сгорел мой танк. Мне тогда повезло — на километры кругом — голое поле, а тут как раз единственная на всю округу здоровая такая воронка. От авиабомбы, похоже. Бухнулся я туда, вода по пояс — и тут смотрю — из меня кровь хлещет. «Слепое осколочное ранение грудной клетки с правой стороны» — врачебная формулировка. В госпитале лежал три с половиной месяца. Затем — батальон выздоравливающих.

— Что за формирование — батальон выздоравливающих?

— Приезжает, например, в госпиталь представитель из воинской части. Допустим, у них в части артиллеристов нехватка. Он спрашивает, есть ли артиллеристы. Есть — поехали на фронт. Ну и однажды спросили танкиста. Повезли на 3-й Прибалтийский фронт. 51-й полк. Там же получил новую технику — раньше воевал на тяжелом КВ-1С. Броня крепка, конечно, но вот пушка хилая, 76.2 мм. А у Т-34–85, который я получил, все хорошо. Мы освобождали Эстонию и Латвию. Дошли до Рижского залива, к тому моменту полк опять почти весь полег. Там долго сидели не у дел. А потом — в Горький, инструктором. В общем, пока я выздоравливал, война работала. Там ведь как мельница, бьют и новыми пополняют тут же.

— На фронт обратно не хотелось?

— Хотелось, конечно! Прихожу к коменданту, прошу отпустить на передовую. А он мне отвечает: «Я сам моряк, а видишь, куда загнали!» В конце концов, добились-таки, но на 3-м Украинском фронте, куда меня везли, я уже не повоевал. Доехал до Будапешта, там нас и застало известие об окончании войны. Так что Победу я встретил не в бою и даже не за чаркой боевых 100 грамм, а на железнодорожной платформе. До 48-го я служил Болгарии, потом демобилизовался.

— Какие у вас остались воспоминания, связанные с госпиталем?

— Помню, старший лейтенант со мной лежал там с ранением, с ногой что-то было у него. И говорит мне однажды: «Слушай, танкист, ты и дальше собираешься на танках воевать? Я посмотрел тут, как вы горите. Горит танк, и никто не выпрыгивает. Да бросай это, пошли в пехоту, саперной лопатой копнул, к земле ближе прижался, пули пролетают мимо». Это он мне говорил! — заливисто смеется Геннадий Александрович. — Пропагандировал так, к себе звал в пехоту! А потом, смотрю, его нигде не стало, оказалось, что его в штрафной батальон отправили. Самострел он был, в ногу сам себе пальнул.

Знаю еще один случай, когда солдат сам ушел на сторону немцев. Вообще они много листовок разбрасывали очень, там было написано, как себя вести даже, чтобы перейти на их сторону. Смотрю, на сучке труп подвешен. И написано: «За измену родине». В немецком нательном белье. Солдат ушел к немцам, а войска тут же пошли в наступление, взяли эту часть немецкую и отомстили предателю. Всем по заслугам.

— У вас есть дети?

— У меня трое детей, жена моя родная была очень хорошая, когда уже немного подрос наш первенец, она говорит мне: «Неплохо, если бы у нас еще девочка была». А я ей: «Твое желание — я тебе выдам, я четыре года без девочек жил! Тогда она родила двойняшек — мальчика и девочку. Один в Ленинграде сейчас живет, там уже второе образование получил. Он приезжает два раза в год, дочка работает в пермском планетарии, закончила ПГУ, здесь живет. Сын старший сейчас уже на пенсии, да уже вообще-то все мои дети на пенсии.

На прощанье Геннадий Александрович вынес нам горсть конфет и смущенно сказал: «Вы уж меня не рисуйте в розовом цвете, не надо, если будете писать что-то, то скажите просто, что еще жив такой, и что 90 ему уже стукнуло».

"