До недавнего времени Владимир Морозенко, известный как «главный бунтарь» среди пермских вузовских преподавателей, работал доцентом на кафедре математического обеспечения вычислительных систем ПГНИУ, однако был уволен после истечения трудового договора. Многие связали уход доцента из университета с его протестной деятельностью, которая продолжается уже несколько лет. Кроме того, год назад Морозенко стал уполномоченным представителем межрегионального профсоюза работников образования «Учитель» в Пермском крае.
Наиболее известные дела, в которых отметился Морозенко — жалобы на нарушения при выборах ректора в 2010 году, а также судебные иски в отношении депутата Пермской городской думы Аркадия Каца и депутата краевого Заксобрания Николая Демкина: преподаватель считает, что в предвыборной агитации они нарушили закон о персональных данных. Кроме того, именно по его инициативе в 2008 году в университете была пересмотрена вся система оплаты труда преподавателей.
В интервью Properm.ru Владимир Морозенко рассказал, с чего началась его протестная деятельность, социальном расслоении среди вузовских преподавателей, а также о резком изменении в поведении губернатора Пермского края Олега Чиркунова.
— Владимир Викторович, можно ли считать, что факт вашего увольнения из ПГНИУ непосредственно связан с вашей протестной деятельностью?
— С точки зрения закона в данном случае руководство ничего не нарушило. Они просто дождались завершения срока трудового договора и отказались его продлевать. Нет никаких серьезных оснований для такого отказа. Ведь за все время работы в университете у меня не было ни одного взыскания. Наоборот, были благодарности и премии. Совсем недавно разработанный мною учебно-методический комплекс попал в число победителей университетского конкурса...
— В университете вы работали много лет. Тем не менее, о вашей деятельности стало слышно только в последние годы. Что же произошло, что вы стали «бунтарем»?
— Вообще, моя протестная деятельность началась примерно с 2007 года. И события там были такие. Выяснилось случайно, что есть у нас группа студентов, которая учится по особым планам, сокращенной форме обучения, то есть не 5 лет, а 3 года. И руководство закрывало глаза на их долги, разрешало по несколько раз сдавать экзамены. За спинами преподавателей нашей кафедры руководство создавало незаконные комиссии, которые ставили «липовые» тройки, и эти студенты продолжали учиться.
— И что же вы предприняли?
— Я сделал заявление в прокуратуру, чтобы провели проверку на факультете. В ходе проверки факты подтвердились, но дело не дошло даже до суда. Внезапно работники следственного отдела мне сказали, что не будут заводить дело. Причем, я так понимаю, давление на них было из прокуратуры. Это был первый сигнал для меня, что не все так хорошо у нас в университете. До этого я старался не вникать в эти проблемы. Занимался исключительно студентами и наукой и слишком сильно доверял нашей университетской администрации.
— Кто-то из коллег поддержал вас в этой ситуации?
— Особой поддержки я не почувствовал. Было лишь молчаливое согласие. Вообще, я могу сказать, что все это время я действовал один. Я вижу, что коллеги добросовестные преподаватели, но считают, что заниматься какой-то расследовательской деятельностью — это не их дело, не их обязанность, и времени на это нет. Естественно, я это прекрасно понимаю. Я и сам раньше так рассуждал, поэтому не хотел их подставлять. Но теперь я по-другому смотрю на эту ситуацию. Жалеть и оберегать своих коллег, при этом самому всячески рисковать и делать за них большую работу — такая стратегия не оправданна. Я в этом смысле переоценивал свои силы, думал, что один могу все сделать, не привлекая коллег. На самом деле, их надо было привлекать...
— Второй известный случай, когда вы обратились в суд — нарушения, которые, по-вашему мнению, имели место на выборах ректора. В чем они заключались?
— Во-первых, нарушением был сам состав делегатов. Ректор уже по своей должности был делегатом, хотя это нарушение самого принципа ведения конференции, где делегатов всегда выбирают, но никогда не назначают. Это просто непонимание сути демократических процедур. Они это признали на суде и быстренько этот пункт убрали. Потом, были моменты, которые условно можно назвать нарушениями — не допустили наблюдателей, хотя было письмо из пермского регионального правозащитного центра, и им отказали, причем смысл отказного письма сводился к тому: «А что, вы нам не доверяете?». Потом, не пустили прессу, а также сотрудников без права голоса.
— Потом вы вышли за рамки университета и подали иск против депутатов Каца и Демкина, которые, по вашему мнению, незаконно использовали чужие персональные данные. Для вас в этой ситуации важнее было создать прецедент?
— Да. Правильно многие юристы говорят, что закон о персональных данных у нас в стране — это «мертвый закон». Он не работает, либо работает очень избирательно. В этом смысле показательны позиции судов, которые откровенно встали на сторону Каца. Дело даже не в суммах. Что, Кац обеднеет от тысячи рублей? Дело в факте. Как это так — заподозрить в чем-то чиновника такого уровня! Но для меня это симптом и указание, что я правильно действую, нашел больное место сложившейся системы.
— Вы сейчас работаете в пермском филиале Высшей школы экономики. Неужели там вам никаких нарушений наблюдать не приходилось?
— Таких нарушений, с которыми я боролся в университете, там я не видел. Основные мои претензии к администрации университета были связаны с тем, что она принуждает рядовых сотрудников бесплатно выполнять некоторые виды работ, не предусмотренные трудовым договором. Это — современная форма рабства.
— Тем не менее, если допустить, что в ВШЭ вы тоже увидите нарушения закона, вы будете действовать таким же образом, как и с ПГУ?
— Я буду действовать, но, наверное, уже не таким образом. Подыскивать себе единомышленников, сторонников. Я знаю, что в ВШЭ у преподавателей другой менталитет. Там преподаватель получает в три раза больше, и это резко повышает не только его профессиональную, но и гражданскую самооценку. Например, какие факультеты в университете больше всего охвачены членами профсоюза? Самые нищие — мехмат, филфак... Они внутри профсоюза. А самый низкий процент членов профсоюза на экономическом факультете, там преподаватели получают в три раза больше за ту же самую работу. Это наш «средний» класс. И это дикое расслоение. Доцент на экономическом факультете и доцент на мехмате за одну и ту же работу получают абсолютно разные деньги.
— Вы в оппозиционной деятельности как-то участвуете?
— Участвую, но неофициально. Я знаю многих людей из «Совета 24», постоянно с ними контактирую и лично, и по телефону, и через ЖЖ, Facebook. Участвую в изготовлении всяких материалов, генерации идей.
— Тем не менее, сильно это не афишируете?
— Да. Здесь тоже имеет смысл сильно не светиться. Ведь основная идея «Совета 24» была в привлечении людей, которые не запятнали себя как политики, потому что к политикам сейчас отношение сами знаете какое...
— Тем не менее, они там есть!
— Там есть «политическая фракция» — Окунев, Агишев... Но народ больше доверяет людям, которые нигде себя как политики не пиарили. Какие у нас впереди еще акции — неизвестно, но могут потребоваться люди, которые не высказывали откровенно симпатий какой-либо партии. Сейчас дефицит таких людей.
— Вы сегодня видите какие-то реальные результаты деятельности «Совета»?
— Конечно! Я разговаривал с Галицким (Денисом Галицким, общественником, членом «Совета 24 декабря», — Properm.ru) в день встречи с Чиркуновым. Раньше я много видел роликов, как Чиркунов ведет себя в Думе, перед депутатами, где «все свои», где все его ставленники. Совершенно вальяжно, раскованно, с чувством собственного превосходства. А на «Совете» он совершенно по-другому себя вел. К концу встречи, говорят, он вообще разоткровенничался, принял более человеческие черты, предстал не чиновником, а человеком. И, вообще, я удивлен, что никакие депутаты в Заксобрании не смогли вытянуть из него какие-либо признания, собирается он в отставку или нет, а тут на встрече все совершенно по-другому было...
фото: Сергей Копышко