— Что вы думаете об итогах Берлинского кинофестиваля? Чем сумела привлечь жюри неоднозначная лента дебютантки из Румынии (речь идёт о фильме «Не прикасайся» Адины Пинтилие)?
— Пинтилие около 10 лет работала над этой картиной. Почему Том Тыквер (председатель жюри Берлинале — прим. автора) наградил именно этот фильм главным призом фестиваля вопрос, к сожалению, не ко мне. Можно делать только разного рода некорректные предположения. Например, Тыквер в первый день на пресс-конференции сказал, что они будут награждать странные и необычные фильмы, так как им хочется увидеть радикальные решения. Наверное, ничего более радикального придумать было невозможно. Это полудокументальная картина с огромным количеством обнажённой натуры, со включением инвалидов, транссексуалов в эту разнообразную картину мира. Кроме того, режиссёр фильма — женщина, что для сегодняшнего времени весьма актуально.
То есть, если рационально выбирать из всей программы самый радикальный и необычный фильм, награждения которого никто не ждёт, то это он. Проблема в том, что эта картина очень скромных художественных достоинств. В этой ситуации остаётся только гадать, Тыквер и его жюри не увидели этих недостатков или для них просто принципиально было важно наградить соответствующий фильм режиссёра-женщины.
Доподлинно это не известно. Могу только сказать, что все зрительские и критические прогнозы относительно победителей фестивалей в 90% случаев не совпадают с представлениями жюри. Такие случаи, когда фильм нравится и прессе, и жюри довольно редки.
— Какие у вас были личные прогнозы?
— У меня их не было. Я давно научился не давать прогнозов по фестивалям. Единственный осторожный прогноз, который я давал и тот не сбылся. Я был убеждён, что норвежский фильм «Утейа, 22 июля» идеален для Берлинале и не может не получить приз. А его вообще нет среди награждённых. Но я не могу сказать, что для меня это шок. Я уже столько раз на разных фестивалях сталкивался с подобной ситуацией.
— Предполагали ли вы, что «Профиль» Бекмамбетова и «Довлатов» Германа-младшего получат призы?
— Предполагать разумеется не мог, но ещё на премьере обоих фильмов я заметил, что приём у местной публики был сверхтёплым. Очень приятно и не очень удивительно.
— Любопытно, что Тимур Бекмамбетов в России снимает жанровое кино вроде «Ёлок», а здесь на фестиваль привёз вполне себе экспериментальный десктоп-триллер.
— Бекмамбетов всегда работал для зрителя, начиная со своих первых рекламных роликов. И «Профиль» тоже снят для зрителя. Не даром он получил приз зрительских симпатий. Хотя будь он не в секции «Панорама», а в основном конкурсе, то скорее всего прошёл бы мимо всех наград.
На самом деле, Тимур Бекмамбетов даже в своих больших проектах всегда пытается экспериментировать с уже известными формами. Будь то «Дневной дозор» или не самый удачный «Бен-Гур». Поэтому «Профиль» с одной стороны это не типичный его фильм, с другой — это канонический Бекмамбетов.
— Вы говорили о том, что Том Тыквер на пресс-конференции заявлял, что они будут награждать «странные и необычные» фильмы. Можно ли назвать итоги этого фестиваля «странными и необычными»?
— Безусловно. Но «необычными» в плохом смысле. «В плохом» с моей точки зрения, конечно. Потому что одно дело, когда выносится какое-то очень смелое и радикальное решение, которое может повернуть кинематограф в какую-то новую сторону. Это всегда очень здорово. Бывает редко, но бывает.
Другое дело, когда награждают фильм, который априори является тупиковым. С одной стороны он представляет давно существующие тенденции, слияние игрового и документального, малобюджетное румынское кино. Эти тенденции уже не первое десятилетие замечены в авторском кино и существуют. С другой стороны, в плане решения этих вечных проблем фильм не проявляет абсолютно ничего нового. Более того, он ударяется в штампы арт-кино, спекулирует на показе физического несовершенства, теме бодипозитива, на инвалидах, которых даже на сцену вытащили за призом. Это классическая арт-спекуляция, в которой нет ничего совершенно нового.
Получается, что победа этого фильма наверняка позитивно скажется на карьере режиссёра, но для кинематографа в целом это совершенно проходной и малозаметный момент.
— Можно ли назвать итоги фестиваля удручающими?
— Да и нет. Потому что никто не знает, что такое вдохновляющие итоги. Вдохновляющими могут быть итоги персонально для каждого, когда награждают его фаворита. Но мой был «Моего брата зовут Роберт, и он идиот». Картина настолько радикальная, что у меня не было ни одного предположения, что картина получит главный приз. То есть, если бы вот это произошло, то я бы удивился по-настоящему. Поэтому все остальные итоги не удручающие, а скорее обыкновенные. Просто у этого фестиваля был бы шанс ударить в какую-то болевую точку современности, если бы была награждена норвежская лента («Утейа, 22 июля» — прим. автора). Но они этого не сделали.
— Как вы находите время, чтобы смотреть фильмы, вести блок в «Вечернем Урганте», передачу на «Радио Маяк» и «Вести.ФМ»?
— Во-первых, я очень много работаю и почти всегда семь дней в неделю. Я работаю больше часов в день, чем среднестатистический человек моей профессии. И это я говорю не чтобы, обидеть коллег, а чтобы пожаловаться на свою участь. Во-вторых, так сложилось исторически, и это не связано с моей жадностью или охотой до славы. В-третьих, некоторые вещи всё-таки связаны с эфирами, в том числе прямыми, поэтому не требуют от меня большой подготовки. Таким образом время экономится.
Время уходит в основном на руководство журналом («Искусство кино» — прим. автора) и написание рецензий. Поскольку я много путешествую мне очень помогает тот факт, что я часто нахожусь в пути. Находясь в самолёте или поезде, я сажусь, обдумываю и пишу рецензию. И так, в основном на бегу, многие из них и создаю. Конечно, на это уходит время, но пишу я в основном быстро. Поэтому это просто навык и работоспособность.
— Сколько времени вы тратите на одну рецензию?
— Самое быстрое время, за которое я мог бы написать заранее обдуманную рецензию, чтобы она была не стыдной составляет примерно 45 минут или час. А самое большое, но такие тексты я чаще всего пишу для «Искусства кино», это несколько дней. Но это, конечно, не означает, что я сижу за компьютером 48 часов и напрягаюсь. Естественно речь идёт о более крупных текстах, за которые мне даже по прошествии нескольких лет потом не бывает стыдно.
— То есть бывают рецензии, за которые стыдно?
— Конечно. Если рецензия написана на бегу и я понимаю, что если бы мне не надо было сдавать её в тот же день, то она могла бы отлежаться ещё сутки, чтобы я мог потом улучшить этот текст и сделать его менее путанным.
— Бывают ли какие-то болезненные ощущения после того, как у вас выходят подобного рода тексты?
— Обычно я смотрю на это так: текст написал и поехал дальше. Если мучиться и угрызаться, то я наверно бы оставил сверхработу и стал тогда более тщательно писать. Но нет, я человек очень стремительный. В этом есть свои плюсы, и свои минусы.
— Как вы относитесь к разного рода рейтингам в рецензиях? Я имею в виду звёздочки или другие прямые оценки.
— Я не люблю ставить звёздочки, потому что это очень большая проблема Гамбургского счёта. Если ты видишь превосходный фильм, например «Утейа, 22 июля», то хочешь поставить ему четыре звезды и ставишь. А потом осекаешься и понимаешь, что четыре звезды ты уже ставил фильму «Фотоувеличение» Антониони или «Жертвоприношение» Тарковского. Становится ясно, что это просто другой уровень. Как же может быть такое, что и у того, и у другого четыре звезды.
Тогда у этого фильма («Утейа, 22 июля» — прим. автора) две звезды. В этом случае возникает вопрос: если у «Утейи» две звезды, тогда сколько звёзд у «Защитников» Сарика Андреасяна? Это должны быть тогда отрицательные величины, которых не существует.
Я допускаю, что можно ставить оценки внутри фестиваля, когда ты понимаешь, что соревнуется 20–30 режиссёров. Если бы меня попросили написать сборник рецензий на фильмы за последние 10 лет, то я бы от звёздочек отказался, потому что невозможно какие-то вещи друг с другом сопоставлять.
— Но, например, в ваших рецензиях для Афиши звёздочки были.
— Это не я их расставлял. Их расставляли редакторы, спрашивая меня о том, сколько звёздочек нужно было поставить тому или иному фильму. И мне приходилось соглашаться. Это был вынужденный жест, придуманный редакцией, а не мной.
— К слову о Сарике Андреасяне. Как же так получается, снимает он свои фильмы, кинокритики пишут разгромные рецензии, а он продолжает снимать то же самое? Другая ситуация в США, где есть Rotten Tomatoes, Metacritic и целое профессиональное сообщество критиков, к мнению которых прислушиваются студии. Чем, по вашему мнению, обусловлена разница в подходе?
— Во-первых, есть ситуации со студиями, которые обращают внимание на всё: на приём у критиков, у публики и на количество премий. После чего они делают из этого определённые выводы. У Сарика Андреасяна собственная студия. Он сам себе продюсер. То есть ему не на кого ориентироваться, кроме себя.
Во-вторых, в России система господдержки кино такова, что фильм может быть убыточным, а продюсер может снова получать субсидии от государства.
В-третьих, наконец, для коммерческого кино рецензии критиков вообще не играют никакой роли. Хотя вот, некоторые американские продюсеры, вроде Джерри Брукхаймера (серия «Пираты Карибского моря» — прим. автора) например, любят в таких случаях обрушиваться на критиков с негативом и писать в Твиттере, что именно они повлияли на неутешительные кассовые сборы. Но, по большому счёту, всем ясно, что успех «Пиратов Карибского моря» или «Трансформеров» никак не зависит от количества отрицательных рецензий. Сарик Андреасян снимает именно такое кино.
Я уверен, что если есть те люди, которым нравятся его фильмы, уверен где-то они существуют, то это те люди, которые никогда не читали ни одной рецензии. Их не интересует этот жанр и не интересует критика вообще. Поэтому здесь нет никакого парадокса. Другое дело, что критики маловато пишут о Андреасяне не потому, что если писать о нём больше, то можно его остановить или нужно его останавливать, а потому, что явление такого рода надо скорей исследовать и изучать. Ведь наше кино складывается и из его фильмов тоже.
— Как вы относитесь к блогерам в Ютубе, которые рассказывают о кино? Например, к BadComedian?
— Я плохо знаком с их деятельностью. Судя по тому, что я видел и слышал о них, это не критика, как таковая. Скорее иной вид деятельности, против которого лично я ничего не имею. Тем более, если он популяризует кино, заставляет людей думать о кино и спорить о нём.
— В основном, тот же BadComedian берёт какой-либо фильм Андреасяна или Невского, естественно плохой, и начинает его покадрово разбирать, рассказывая почему он плохой.
— Ну, это такая хейтерская деятельность. Условно говоря, критик не имеет права быть фанатом какого-то режиссёра или фильма. То есть в частной жизни да, а в своих статьях или передачах нет. Точно таким же образом он не имеет права быть хейтером. Критик не может быть беспристрастным, но все свои страсти ему необходимо обуздать и объяснить. А у хейтеров или фанатов нет такой необходимости. Им необходимо просто смешно издеваться над кем-то, либо красиво похвалить. Чем они и занимаются. Но это другой вид деятельности и другой вид взаимоотношений потребителя и произведения искусства.
— Не было ли у вас мысли создать канал в Телеграме или Ютубе?
— Ключевой вопрос — зачем. Если считать целью такой деятельности — достижение популярности, то я к этому не стремлюсь. У меня и так абсурдно высокая популярность для человека моей профессии. Мне не нужно больше, мне нужно меньше. А если считать, что это нужно для популяризации чего-то… Ну что ж, у меня в Фейсбуке около 65 тыс. подписчиков. Зачем мне Телеграм? Меня смотрят зрители «Первого» канала. Зачем мне Ютуб?
— Думали ли вы преподавать кинокритику?
— Я иногда преподаю. Но, к сожалению, преподавание — это очень сложная работа, если относиться к ней серьёзно, требующая огромных трудозатрат, немалого времени и никогда не окупающаяся. Я иногда это делаю, но чаще это носит окказиональный характер.
— Я объясню почему спросил. Во-первых, к кинокритике в России относятся как к чему-то само собой разумеющемуся. Во-вторых, многие издания могут предложить молодым кинокритикам размещать их рецензии только на безвозмездной основе, поэтому сложно рассматривать это, как ремесло твоей жизни. Возможно, ваши условные курсы могли бы как-то помочь.
— Не факт, что я могу кого-то этому научить и не факт, что я сам хороший критик. Популярный — не значит хороший. Вы правда считаете, если я научу людей, допустим, быть хорошими критиками, то это будет приносить им больше денег и даст счастье в жизни или профессии?
Мне кажется, если вам предлагают писать за бесплатно, то это значит, что эта профессия не уважаема. А вы лично никто и вас никто не знает. Это не связано с тем хороши ли ваши тексты или плохи.
— Можно ли как-то изменить эту ситуацию?
— Да, надо менять власть в России. Когда изменится власть, дай бог изменится ситуация со СМИ. Как только медиа превратятся из органов пропаганды в органы информирования, будет нужна аналитика, в том числе аналитика искусства, критика кино и литературы. Как только появится востребованность этой профессии, за это станут платить.
— Существует ли эта потребность?
— Потребность колоссальная. Собственно, популярность моей деятельности показывает, что критика в каких-то своих формах востребована. И меня знают не как знаменитость, а именно как критика. Не то, что я был Ксенией Собчак, а потом занялся критикой и поэтому люди читают мои тексты. Нет, они читают мои тексты и поэтому знают меня. И это значит, что эта профессия как таковая востребована и нужна.
В плотнейшем информационном потоке, в котором мы все живём экспертиза необходима, и у публики есть в этом потребность совершенно точно.
— Однако, я знаю многих людей, которые читают вашу критику просто потому, что это написали вы. Будь это какой-нибудь Станислав Зельвенский или Василий Корецкий они бы прошли мимо.
— А есть и люди, которые не читают мои тексты совсем. Просто потому, что это написал я. У меня довольно много людей, которые сразу будут со мной не согласны, вне зависимости от того, совпадают наши вкусы или нет. Это тоже в порядке вещей. Но я имею в виду, что ориентироваться на это невозможно. Потому что тогда вообще непонятно, как жить и работать.
— То есть вы пропускаете мимо себя всю эту критику и гневные комментарии?
— Совсем нет. Я иногда разговариваю. Если человек обращается ко мне с какой-то понятной логической претензией, которая высказана в корректной форме, тогда я вступаю в диалог. Я люблю разговаривать с людьми, даже если они виртуальные. Ну, а если это какая-то ругань, то я просто пожимаю плечами. Отвечать руганью на ругань мне точно не хочется.
— Когда-то я видел в вашем Фейсбуке пост, где вы спрашивали, чем так плох «Снеговик» с Майклом Фассбендером. Для вас было важно мнение подписчиков или была другая причина?
— Я просто хотел услышать убедительный ответ, почему фильм плох. Один из профессиональных уроков, которые я извлёк из довольно уже долгого времени нахождения в этой профессии сводится к тому, что сложнейшая проблема — это написать внятную и убедительную отрицательную рецензию. А людям кажется, что это просто. Им кажется, посмеялся, поиздевался над фильмом и вот тебе отрицательная рецензия.
Но задайте мне такую задачу. Я напишу вам отрицательную рецензию по этому принципу на «Барри Линдона» Кубрика, «Броненосец «Потёмкин» Эйзенштейна, «Огни большого города» Чаплина или любой другой гениальный фильм, про который все знают, что он гениальный. Ничего не стоит высмеять всё, что угодно. Поэтому, что на самом деле означает отрицательная рецензия? Вы обнаружили, что фильм «не работает». А что значит «не работает»? Значит, он «не работает» с вами. На вас он не действует. Но не может ли быть такого, что дело в вас.
С положительной рецензией всё проще. Ты влюбляешься в какой-то фильм. Ты влюбился и признаёшься ему в любви: рассказываешь чем он хорош и заражаешь этим чувством кого-то другого. Это очень простая, на самом деле, система. Тебе просто нужно найти слова и достаточные доводы.
А вот с отрицательной рецензией иначе. Ты говоришь: этот актёр не убедителен. Мы сразу видим, что это актёр, а не персонаж. Но рядом с тобой в зале сидит человек и плачет. Для него убедительно. Это что значит, ты своей рецензией заявляешь, будто ты больше этого человека понимаешь в искусстве и в жизни, ты лучше его чувствуешь или ты глубже, чем он. Подобные вещи звучат довольно высокомерно.
Поэтому у меня было нечто подобное со «Снеговиком». Я не могу сказать, что меня этот фильм восхитил, но и ничего возмутительного я в нём не увидел точно. И главный ответ, который я получил на вопрос «чем фильм плох» заключался в том, что людям очень понравилась книга, а фильм не на этом уровне. Но я, вот, не читал книгу, поэтому для меня этот довод не существенен, и мне осталось только пожимать плечами.
Чем дольше я живу и больше работаю, тем реже пишу отрицательные рецензии. Многие, при этом, объясняют это тем, что у меня со всеми хорошие или даже контрактные отношения, то есть мне доплачивают за похвалу. Но это, разумеется, не так. У меня есть своя рабочая этика, и я просто стараюсь ей следовать.
— Назовите три основных пункта вашей персональной этики?
— Первый, и главный, это честность. Надо никогда не врать. Второй пункт — никогда не переходить на личность авторов, когда ты пишешь о фильме. Ты можешь ненавидеть фильм, но это не значит, что ты должен ненавидеть людей, которые его сделали. Очень часто мы делаем эту экстраполяцию, и делаем это совершенно ложным образом, а потом сами чувствуем стыд и неловкость, когда другая лента этих же авторов нам потом вдруг нравится. Мы понимаем, что против них у нас, на самом деле, ничего нет. Это картина нам не понравилась.
И третий пункт этой персональной этики: ругать фильм по-настоящему беспощадно, не в том случае, если он слабый, а в том случае, если он вредный. Бывают фильмы, которые смотрит весь мир, и, которые нравятся многим, но при этом он несёт, с моей точки зрения, этически или эстетически ложный посыл. Это те картины, заслуживающие, по моему мнению, разгромных рецензий, которые я в этом случае пишу. Бывает это, как вы замечали, довольно редко.
— Можете назвать пример подобного «ядовитого» фильма?
— «Трансформеры» или «Пираты Карибского моря», которые, на мой взгляд, являются двумя отравами для голливудского кинематографа. Фильмы, в которых абсолютно отсутствует сюжет, присутствует только набор аттракционов, а также огромное количество пафоса, которым как мёдом или сиропом пытаются сгладить те дыры в логике, развитии и сюжете. То есть «ядовитыми» являются те фильмы, которые учат тому, что богатство и лихость постановки важнее, чем талант и смысл того, что пытаются сказать.
Из отечественного кино к таковым относится, допустим, «28 панфиловцев». Фильм, в котором так называемое чувство патриотизма, разное для каждого естественно, заставляет людей забыть о художественном качестве того, что они смотрят.
— Раз уж мы вспомнили российское кино. Мне бы хотелось узнать, что вы думаете о системе его господдержки. Всё-таки не в каждой стране мира государство просто так выделяет большие суммы денег, по сути, не требуя возврата.
— Наша система госфинансирования очень несовершенна. Тем не менее, если бы её не было, то очень многие режиссёры и продюсеры, сделавшие хорошие фильмы, не имели бы возможности их сделать. Ни «Левиафан», ни «Аритмия» не появились бы без господдержки.
Поэтому хоть система несовершенна, но она всё-таки работает. И я добровольно принял предложение быть членом экспертного совета «Фонда кино». Участвую там, голосую и считаю это полезной работой, хоть и бесплатной.
— Какие три вышедших фильма вы бы могли рекомендовать к обязательному просмотру? А также на какие только выходящие фильмы стоит обратить внимание?
— Из вышедших это «Призрачная нить», «Три билборда» и «Форма воды». А из предстоящих, можно взять те же Берлинские премьеры: «Утейа, 22 июля», «Довлатов» и «Остров собак».
Николай Гостюхин для Properm.ru