«Что делать?» — спросила в XIX веке русская классическая литература. «Что нам делать с русской классической литературой?» — спрашивает российский театр в XXI веке. Ведь делать что-то надо — куда же мы без великих Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Тургенева, Островского, Чехова, Горького… Зря что ли в их честь столько театров назвали?
Когда-то молодые режиссеры (сейчас им всем уже хорошо за сорок) кинулись то разбирать классику на запчасти, то встраивать ее в современность, то еще что-нибудь вытворять, но обязательно с монтированием и цитированием всего и вся, а также обязательным использованием проекций и экранов. Понимания классики от этого больше не становилось. И лишь матерые зубры режиссуры понимали, что главная особенность русской классической литературы кроется в ее высочайшем гуманизме. В бесконечно сердечном и понимающем отношении к человеку. Это и надо было показывать. А деконструктивно, с экранами или без — дело десятое. Человека покажите, его радость, боль и страдания.
Но российскому театру (да и всему искусству, от литературы до кино), увлеченному внешними эффектами и переживающему смертельные муки постмодернизма, на человека и гуманизм было плевать. И только зубры делали свое дело, и если трогали классику, то получалось именно про человека. В этом пермские зрители могли убедиться благодаря отличным гастрольным программам, в рамках которых только в этом году к нам привозили «Войну и мир» (16+) Римаса Туминаса, «Братьев Карамазовых» (16+) Льва Додина, и еще привезут «Сына» (18+) Юрия Бутусова. Они все как один про человека и человеческое. Лев Додин в своих великолепных «Братьях Карамазовых» вообще исключил почти всё, кроме живого общения сложных, порой неприятных, но таких живых и понятных людей, какими на сцене представали герои Достоевского.
Театр-Театр выбрал свою, крайне любопытную манеру работы с классикой, которая пришла на смену деконструктивно-постмодернистскому стилю постановок 2010-х (яркий пример этого уже отжившего подхода — «Маскарад» (16+) Филиппа Григорьяна в этом же театре), выкристаллизовавшись из него и собственных эстетических установок. Сам худрук Театра-Театра Борис Мильграм на одной из пресс-конференций определил характер таких постановок как «драматическое шоу». В этой манере явно сделана его прошлогодняя работа «Катерина Измайлова» (18+).
«Отцы/Дети» Марка Букина тоже явно «драматическое шоу». Собственно, с шоу спектакль и начинается, а именно, с масштабных псевдорусских народных гуляний под звучащие подряд аж четыре хита группы «Любэ». И всё это в очень красиво снятой записи (композитор и видеохудожник Андрей Платонов), спроецированной на зеркало сцены, в которой Базаров (Иван Вильхов) вместе с Аркадием Кирсановым (Даниил Ахматов) добираются до родной деревни.
В этом прологе, который длится почти 20 минут, уже видна тяга режиссера Марка Букина к избыточности. Собственно, избыточность, местами превышающая чувство меры (а порой и вкуса), — основная черта спектакля. Здесь всего слишком много — стихов, песен, танцев, музыки, эмоций, холостой стрельбы, перемен костюмов, декораций, непонятно зачем вброшенных сцен, где Базаров смотрит теленовости о том, как в России всё плохо.
Больше всего этого перебора в первом акте, где вместо текста Тургенева по большей части дают его краткое изложение устами комичных мужиков и баб (Анатолий Смоляков и Владимир Сырчиков, Ольга Пудова и Анна Анисимова). Именно они на переднем плане обсуждают события «Отцов и детей», пока Базаров, Кирсановы, Фенечка (Кристина Мударисова) и прочие герои Тургенева где-то сзади сидят за столом. В этом можно разглядеть попытку сделать что-то вроде «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Тома Стоппарда, но по факту это больше напоминает рассказ Сергея Довлатова, где уголовник Страхуил постоянно излагал сюжет «Короля Лира», переиначив его на свой лад.
В нужный по сюжету и задумке режиссера момент текст романа всё же зазвучит. Например, когда необходимо будет идеологически столкнуть «дединсайда» и «партикиллера» в черном свитере Базарова с утонченным Павлом Петровичем Кирсановым (Александр Гончарук) и немного противопоставить его восторженному Николаю Петровичу Кирсанову (Алексей Корсуков). Правда, из-за сжатия событий романа до шутки-прибаутки в устах деревенских пустобрехов слова Базарова о нигилизме и поколенческий спор с Кирсановыми звучат служебно и дежурно, словно проговорены только, чтобы быть проговоренными, а не потому, что герои прожили и выстрадали эти мысли.
Из-за этого же размывается важнейший образ — Базарова. Иван Вильхов отлично справляется со своей ролью: где надо поддает жестокости, где надо — хитрости; он убедителен в споре, а сцена чтения стихов во втором акте — вообще потрясающа. Но остается один вопрос (который, кажется, не решил для себя и сам режиссер) — а этот Базаров, он какой? Чего он хочет? Ну, кроме того, чтобы, судя по его одежде и манерам, вернуть свой 2007-й?
Из-за этого смыслово проваливается второй акт спектакля: прием с пересказом улетучивается (как и многие другие), заодно со сцены убирают многочисленные сложные декорации, и она остается пустой. Согласно Питеру Бруку, заметившему, что пустое пространство сцены — это пространство трагедии, тут как раз трагедия и должна разразиться. Возникнет она, естественно, из-за того, что отрицающий любовь нигилист Базаров встречает надменную, часто меняющую платья Анну Одинцову (Людмила Прохоренко), и чувства завладевают им. Причем настолько, что он буквально рвется на части, изрыгая любовные стихи разных авторов. Придумано и сыграно блестяще, но на фоне того, что Базаров толком не заявлен и не раскрыт в первой части спектакля, эффект от его трагедии не такой сильный.
Еще больше впечатление трагедии размывает то, что у спектакля фактически три концовки. Да, даже финалов тут переизбыток.
Как гласит одно известное выражение, «художника надо судить по его же законам». Но это можно делать только тогда, когда художник задает какие-то свои законы, а не бросается правилами, приемами и ходами налево и направо. А именно это композиционно и происходит в «Отцы/Дети»: здесь Тургенев, здесь актуалочка, здесь Розенкранц и Гильденстерн, а здесь рыбу заворачивали. Кажется, ту самую осетрину второй свежести.
Но, как ни странно, эта же самая избыточность, которая не позволяет спектаклю собраться в единое цельное, позволяет ему быть очень приятным и интересным зрелищем, даже несмотря на длительность в три часа двадцать минут. Всё потому, что спектакль, и правда, остроумно придуман, ярко сделан и отлично сыгран. Постоянная смена аттракционов и льющаяся в зал мощнейшая энергетика не могут не цеплять и не дают заскучать.
Вот только к пресловутому гуманизму русской литературы эта перегруженная постановочными приемами феерия никак не обращается. Попытка — да, есть. Но ее недостаточно. Поэтому «Отцы/Дети» всё же больше шоу, чем драма.