В момент начала интервью заместитель председателя правительства Пермского края Алексей Чибисов занимается судьбой падших коров. Лично. Ситуация кажется комической, но только до прояснения нюансов. В Кудымкарском районе случился падеж скота в одном из хозяйств. Россельхознадзор сейчас проводит проверку. По предварительный данным, в хозяйстве нарушили правила хранения вакцин и схему вакцинации. Но главное, здесь диагноз: животные умерли от ротавирусной инфекции и коронавирусного энтерита. По Коми-округу немедленно поползли слухи: «коровы болеют ТЕМ САМЫМ ковидом».
— Смех-смехом, но руководитель хозяйства жаловался, что в Коми-округе его молоко перестали покупать. Не дожидаясь окончания проверки, сейчас вместе с Россельхознадзором делаем официальный пресс-релиз, чтобы снять все вопросы.
— Тогда надо наверное крупно написать: «не COVID-19»?
— Нет-нет, Олег, вот если мы так напишем, наши люди точно скажут, что этот тот самый ковид. Пишем как есть.
— Давайте начнем с влияния ковида на промышленность и торговлю. Наталья Зубаревич в своем интервью «Новому компаньону» о ситуации в экономике края заявила, что у нас произошло сильнейшее сжатие в секторе МСП (малого и среднего предпринимательства). Количество людей уменьшилось с 240 тыс. до 180 тыс. Это правда?
— А откуда цифры? Если мы говорим про реестр МСП, то он составляется по налоговым правилам. То есть, не учитывает тех, кто не сдал отчетность. А если вы помните, то МСП, по указу президента, освободили от сдачи налоговой отчетности. Но в федеральное законодательство в части формирования реестра, забыли внести изменения. В результате огромное количество МСП не попало в перечень. Им дали возможность не сдавать отчетность, но лишили статуса, потому что они его не сдали.
— И сколько у нас таких «попавших»?
— А я думаю, что вот они как раз и есть те, о которых говорит госпожа Зубаревич. Они никуда не делись, но выпали из реестра. Скорее всего по итогам года они в реестре восстановятся.
Это то, что я называю игра цифрами. Есть же объективная статистика: по снижению объёмов розничной торговли, по сокращению оборотов в общепите, в сфере услуг. Не могут в один день все переехать в «серый» рынок!
Когда мы говорим о снижении оборотов из-за ковида, надо говорить о снижении оборотов из-за смены модели потребительского поведения. Возьмите 2014 год и наложите на 2020-й. Картина будет «один в один». Резкое снижение спроса на товары ежедневного обихода, рост спроса на товары длительного пользования и ипотеку. Количество денег конечно и сейчас они перетекли. Как пример: магазины электроники фиксируют резкий рост объема продаж тяжёлой бытовой техники. А вот на одежду и обувь спрос падает. Потребительское поведение в кризисный период всегда смещается в сторону накопления.
МСП в кризис хуже других секторов, потому что он сильно занят как раз в HoReCa- ежедневном обеспечении. Но если в секторе продовольствия колебания могут быть только с точки зрения товарных корзин, то по непродовольственным товарам и общепиту это бьет очень больно. Я считаю, что это две самые пострадавшие отрасли.
— Когда произойдет возврат к «нормальной» модели поведения?
— Как только будет объявлено, что ковид побежден.
— Как вы считаете, насколько сейчас увеличилась теневая занятость? До кризиса ее объемы оценивались от 28% до 35% рынка труда.
— Меня могут обвинить, что я пользуюсь не общепринятыми методиками, но попробую. Первая история. В 2014 году Пермский край был пилотом в проекте по легализации трудовых отношений. Тогда вместе с федеральным правительством мы оценили теневую занятость в регионе в 70 тыс. человек. А теперь давайте вычитать. Я думаю что едва ли не самый могучий проект тогда сделал наш минтранс. Он добился от «Яндекс.Такси» и его партнеров, чтобы водители, как минимум были в статусе ИП, как максимум — сотрудники.
Вторая история. Заход на наш рынок крупных игроков по доставке, таких как «Яндекс. Еда» и «Деливери-клаб» очень способствовали легализации занятости в сегменте курьерской доставки. Эти доставщики не рискуют работать в серую.
И наконец — самый главный маркер, показывающий скрытую занятость в этом году. Это число людей, которые пришли в службу занятости за пособиями, после объявления о максимальных платежах. Ну, не было у нас массовых сокращений после 1 марта 2020 года. Не было от слова «совсем». И откуда-то 40 тыс. человек пришли в центры занятости. Практически половина из них числилась как «длительно неработающие». Откуда они появились? Получается, о сотнях тысяч, занятых в теневом секторе в Пермском крае, речь идти не может. Говорим о цифре, примерно, в те самые 40 тыс. человек.
— Плюс те, кто не пришел в центры занятости?
— Подождите. В нашей стране за бесплатными 12 тыс. рублей не прибежишь?
— Давайте еще раз вернемся к тезисам Натальи Зубаревич. Вы говорите об отсутствии масштабных сокращений. Эксперт говорит о широком распространении неполной занятости в Прикамье весной-летом 2020 года.
— Мы данные по неполной занятости можем видеть только официальные, когда работодатель уведомляет службу занятости. У этого метода, как и у других, есть недостатки. Помните историю как на заводе Дзержинского раз в три месяца объявляли о сокращении всего персонала? По закону, раз в квартал конкурсный управляющий обязан это делать, иначе он нарушает закон о банкротстве. Потом управляющий идет в суд, продляет процедуру банкротства, приказ о сокращении отзывает. Но в статистике как вы понимаете, отзывы приказов не фиксируют. А официальные данные таковы: на пике ограничений на неполную занятость в крае перевели примерно 43 тыс. человек, сейчас — 3 тыс. То есть на пике мы достигали 4%, сейчас 0,3%.
— Время от времени бываю в Чусовом. Личное ощущение: город не научился жить без завода и ТОСЭР ему не очень в этом помогает.
— Если мы говорим, про экономику, то существующие и будущие проекты полностью компенсируют потерю мощностей ЧМЗ в течение ближайших пяти лет, то есть по итогам 10-летия ТОСЭР.
— Полностью?
— Да. Только на одном тепличнике, который в следующем году выдаст первые партии товарных овощей более 300 рабочих мест. Я уверен, что с точки зрения экономики ситуация выправится. Но есть вторая сторона — ментальность. Ментальность металлурга не заместить. Это я вам говорю, как человек, который начинал работать на металлургическом заводе.
С момента сворачивания доменного производства на ЧМЗ в округе развиваются другие предприятия. Появился Гремячинский ДОК, Лысьвенский завод после банкротства «ЧМЗ» резко набрал объемы. Реализуется проект «Нью Граунда» по разработке карьера с последующим строительством цементного завода. Вокруг Чусового создано много рабочих мест. В принципе, экономические последствия преодолены. А вот с общественными, социальными издержками, я думаю мы будем жить еще долго.
— Как вы оцените опыт именно ТОСЭРа, первый кстати в Прикамье? Насколько удачна схема?
— Чусовой не только у нас первый. Он один из первых и в России. И ТОСЭР, как бы это сказать — классический, эталонный. Потому что в Чусовом было единственное градообразующее предприятие, реальная отдаленность от краевого центра, не диверсифицированная городская экономика. Практически ноль смежных отраслей. Все резиденты ТОСЭР — извне. «Инициатива» пришла из Кизела. Завод по восстановлению труб — из Удмуртии. Терминал «Лысьва» — из Кунгура. Тепличный комбинат из Москвы. Цементный завод — пермский проект. Если говорят, что Россия сейчас ориентируется на внешние инвестиции, то Чусовой это такой миниатюрный вариант…
— Чусовой умрет?
— Уже нет. Абсолютно уверен.
— Про завод им. Дзержинского. Весной Дмитрий Махонин очень внимательно следил за ситуацией, лично пробивал контракт для предприятия. Потом пандемия сдвинула эту историю на задний план.
— Она продолжилась. В какой-то момент возникла патовая ситуация: конкурсный управляющий не понимал в каком направлении дальше двигаться, было непонимание с заказчиками и управляющий написал заявление о сложении полномочий. Мы в правительстве края, в свою очередь не видели подходящих по профилю профессионалов внутри той СРО (саморегулируемой организации), с которой до того был договор, и в суде ходатайствовали о смене СРО. Ходатайство удовлетворили.
Сейчас мы видим, что новый конкурсный управляющий достаточно неплохо возобновил процедуру. Успешно оспорил вопросы, связанные с собственностью на котельную. Активно ведет повторную инвентаризацию. Как ни странно, нашел еще имущество, которое почему-то не попало в предыдущие лоты. Вполне успешно ведет переговоры с заказчиком и, как минимум, до лета 2021 года ЗИД обеспечен заказами. Будут успешно выполнять заказы — будет реальная перспектива будущей загрузки.
Подчеркну, очень много зависит от конкурсного управляющего, которому приходится грамотно балансировать между требованиями закона о банкротстве и необходимостью продолжения производственной деятельности предприятия. У него очень сложная задача, нам кажется, что нынешний конкурсный управляющий это понимает.
— Что сейчас с «Мотовилихинскими заводами»?
— Работают. Есть ПАО «Мотовилихинские заводы», которые находятся в процедуре банкротства. Есть два предприятия «Мотовилиха — гражданское машиностроение» и «СКБ». Первое арендует имущество для выпуска гражданской продукции, второе — для выполнения оборонного заказа. «РТ-Капитал», которое занимается проблемными активами внутри «Ростеха» оказывает существенную финансовую поддержку «СКБ». «МГМ» имеет возможность делать гражданскую продукцию, и зарабатывать прибыль (основной объем — нефтегазовое оборудование). Да, на них сказалась история ОПЕК+, потому что сжались инвестпрограммы нефтяников, но руководство, как мы видим, вполне успешно ищет новые ниши. Достаточно сказать, что начали поставлять заготовки колесных пар в Казахстан. До этого момента Мотовилиха никогда не работала на экспорт гражданской продукции.
А с учетом того, какие усилия предпринимают люди и ведомства от губернатора Прикамья Дмитрия Махонина до вице-премьера правительства РФ Юрия Борисова, чтобы «МЗ» продолжали работать, уверен, они будут работать.
— Про Майский расскажите? Это ведь наш пермский экономический сериал, нечто между «Миллиардами» и «Санта-Барбарой». Что в новом сезоне?
— «Санта-Барбара» Майского началась, кажется в 2006-м, когда это ФГУП готовился к банкротству. Но в этот момент «Премиумуголь» вышел с инициативой выдачи займа свинокомплексу. ФГУП быстро акционировали, фирма выдала волшебный займ, который волшебным образом был конвертирован из валюты в рубли. И если изначально займ был в 150 млн рублей, то после волшебных конверсий, усилий юристов и бухгалтеров кипрского офшора «Kalkfeld» к 2014 году этот долг составлял 480 млн рублей. И весь период, с того момента как Пермский край стал счастливым обладателем этого актива (с 2013 года) мы занимались юридической защитой прав.
— Защитили?
— Буквально месяц назад кассационный суд отказал «Kalkfeld» по продлению сроков подачи жалобы. Мы выиграли дело. Теперь не мы должны кипрскому офшору, а «Kalkfeld» нам, потому что мы успели в 2014 году заплатить им 180 млн рублей. Предприятие от спорного долга очищено. Это решение позволяет нам достаточно серьезно обсуждать вопрос о подготовке актива к приватизации, набирать пул инвесторов.
— А история по маточному стаду стоимостью 468 млн рублей, которое должен выкупить свинокомплекс?
— Так там все наоборот. Свинокомплекс наряду с РСХБ является залоговым кредитором. То есть, если на поголовье в ходе торгов не найдется покупателя, то оно отойдет свинокомплексу как залоговое имущество.
— О приоритетах будущего. Технопарки, ИТ. То, что уже три года заявлено как приоритеты развития региона.
— Не смотрел рейтинги детально, но знаю, что Пермский край по развитию ИТ-технологий и цифровизации находится на высоких позициях в стране. По соглашению о технопарках «Морион» и «Пермь», управляющие организации должны заполнять их профильными резидентами. Эти обязательства выполнены в полном объеме. «Пермь» сейчас хочет увеличить площади под резидентов, с «Морионом» ведем переговоры по стратегии развития. Эти два проекта движутся успешно.
— А кроме заполнения мест, мы видим какие-то результаты? Что, цинично выражаясь, имеет Пермский край от крупных стратапов, которые то ли здесь, то ли за границей?
— Надо привыкнуть, что в сфере инноваций и ИТ нет границ. Географически проекты привязаны только к местам, где у них находятся центры разработок. Несмотря на то, что многие наши компании активно присутствуют на глобальном рынке, центры разработки держат в Перми. Это и есть прямой вклад в развитие экономики Пермского края. И опять же надо понимать, что только при наличии профильной экосферы, эти центры разработки не будут перемещаться в другие точки. Пермь сейчас такие возможности даёт, наша задача их расширять, чтобы выигрывать конкуренцию за мозги.
— Слышал сравнение. Пермь с точки зрения ИТ, как «Амкар». Взяли игрока, воспитали, продали на сторону дороже, с этого живем. Согласны?
— Любая ИТ-компания фарм-клуб для конкурента и наоборот. С учетом опережающего развития технологий, ты всегда вынужден покупать специалиста у конкурента. Возможности Перми позволяют не покупать всю команду, а брать только конкретных игроков для точечного усиления состава. Команды «звезд» пока покупает США, но уже проигрывает в конкурентной борьбе Китаю. Логика наших айтишников, насколько я вижу, — покупать лидеров, которые потащат за собой команду.
— Какие отрасли Прикамья в будущем будут локомотивами, а какие отпадут (кроме ИТ)? Что нам нужно? Биотехнологии, фарма, робототехника?
— С учетом мировых трендов, все более-менее понятно. Во-первых, химия. От классической до органической, включая биотехнологии и фарму. У нас хорошо развит сектор крупнотоннажной химии и ее дальнейшая переработка напрашивается сама собой. Плюс огромный научный потенциал в этой отрасли от ПФИЦа УРО РАН до классического университета. В фарме у нас есть компетенции по всей цепочке: химсырье, субстанция, лекарственная форма. Наши компании успешно работают и на себя и на внешний мир. В машиностроении логика немного другая. Кто вложит деньги в перевооружение будет жить. Кто не вложит — умрет.
— Но мы ведь не можем заставить частного владельца завода вложиться в модернизацию? И можем получить ситуацию ЧМЗ или Кунгурского завода. Для владельца риски только экономические, для края — социальные, культурные, миграционные.
— Все равно упирается в мозги. Да, умер «Кунгурский машиностроительный завод», при этом очень успешно развивается «Металлист». Своеобразные владельцы, но один из крупнейших в России производителей мебельной фурнитуры. Почему? Потому что в Кунгуре остались рабочие руки. Остался бы жить КМЗ, не был бы таким мощным «Металлист». Надо понимать, что на фоне объективного снижения трудового ресурса в России, конкуренция за рабочие руки растет. И поэтому промышленные регионы в любом случае, извините, «обречены на успех». Вы не построите завод в аграрном регионе — на нем некому будет работать.