О коронакризисе, новом мышлении и авиадвигателях, которые не спасут Прикамье. Интервью с экономистом

— Олег Борисович, мы пережили необычный год — экономический кризис, коронавирусная инфекция, ограничения для бизнеса. В какой точке сейчас находится экономика Пермского края? Прогнозы, которые давались в середине 2020 года, оправдались?

— Экономика Пермского края находится в состоянии неустойчивого равновесия: либо инерционно двигаться дальше, либо трансформироваться в соответствии с требованиями нового технологического уклада.

Эпидемия, которую конечно в трехлетних планах социально — экономического развития никто не прогнозировал, только обострила это состояние. Я не буду говорить про Россию в целом, только про Пермский край. У нас в рамках трехлетнего бюджетного планирования принято линейное прогнозирование динамики основных показателей. Нарисовали точку, которую ранее достигли по факту, потом под некоторым углом рисуем график вверх. Это просто классика. Какие-то риски просчитать, действительно, невозможно.

В этом плане эпидемия была непредсказуемым фактором, с одной стороны, с другой — в моем понимании она особо ничего кардинально нового не привнесла, а только усугубила влияние долговременных негативных факторов, которые сложились в российской экономике до этого. Это примерно то же самое, что заболеть ОРВИ. Если ты здоровый человек, ты переносишь это с одной температурой и с одними последствиями, если ты ведешь сидячий образ жизни и пьешь пиво в неограниченных количествах, у тебя будут другие последствия. В экономике такая же ситуация. Кто уже твердо «на коньках» не стоял, он чуть быстрее должен был их отбросить. Кто был устойчив — для того это явилось сильным естественным фактором, чтобы подумать, куда и как развиваться, чтобы понять, что автоматизация и роботизация производства, «о необходимости которой говорили большевики!», уже настала. Индустриальная эпоха массовых производств уходит в прошлое.

Мне кажется, что это было очень своевременно — история с коронавирусной инфекцией. Мы не успели до конца «оптимизировать» наше здравоохранение и коечный фонд. Такая же ситуация сложилась и в 2014 году, когда введение Западом санкций позволило нам сохранить российскую экономику, иначе бы лет через 10 ее не было. Это было очень серьезно, когда мы поняли, что у нас разваливается фармакология, что у нас нет продовольственной безопасности, что у нас разрушено машиностроение. Мы вдруг поняли, что нас никто не будет спасать в самых сложных условиях, что мы должны летать на своих самолетах, сами кормить себя, развивать свою экономику.

— И все же, что сейчас происходит с экономикой региона?

— Можно двояко оценивать ситуацию. Начнем с вашего вопроса: никто не прогнозировал такой серьезный дестабилизирующий фактор, как эпидемиологические ограничения, а главное — масштабы введенных ограничений. Мы — как государство — пошли по пути наименьшего сопротивления под давлением Запада. Жизнь показала, что были немножко неправы.
Сейчас называют два уже прошедших этапа пандемии. Видимо, будет третий. Но важно не количество этапов одной пандемии или приход новой, а выводы, которые необходимо сделать после жесткого локдауна.

Мы подготовили производства к тому, чтобы они работали бесперебойно в новых условиях? Мы сформировали у населения внимательное и требовательное отношение к соблюдению мер безопасности? Мы создали условия для эффективной дистанционной работы? Это все вопросы открытые.

С другой стороны. Все говорят, что мы спасаем и спасли экономику, мы помогаем людям сохраняя рабочие места, она должна восстановиться. У меня, как у макроэкономиста, вопрос: а нам экономику в том виде, как она была, восстанавливать надо или нет? А если и восстанавливать, то что?

Сегодня в основе развития Пермского края добыча полезных ископаемых и обрабатывающие производства в виде нефтепереработки и химических производств (доля в обрабатывающих производствах 63,5%). В формировании доходов бюджета Пермского края большую роль играет нефтяная промышленность. Доля добывающих производств в ВРП Пермского края выросла в 2019 году до 18,8%. Это говорит о том, что Пермский край находится в четвертом технологическом укладе. И мы об этом с радостью говорим. Все инвестиции, о которых мы знаем, идут туда же — в «Уралхим», «Уралкалий», «ЛУКОЙЛ».

• keyboard_arrow_down

  Что такое экономический (технологический) уклад

  Экономический (технологический) уклад — тип хозяйства, основанный на определенной форме собственности на средства производства и соответствующие отношения в ходе этого производства. Четвертому укладу свойственно то, что основой экономики является добыча полезных ископаемых, также его называют «эпоха нефти», — Properm.ru).

Вспоминаю ситуацию, когда предыдущий губернатор писал в инстаграме поздравления с днем машиностроителя, а его подписчики снизу просто перечисляют предприятия, которые за последние годы закрылись или находятся в тяжелом экономическом положении, и задают вопрос: «С каким праздником, Максим Геннадьевич, вы нас поздравляете?»
При этом мы понимаем, что в перспективе люди, которые освобождаются с рабочих мест закрывающихся промышленных предприятий и заводов, по своей сути не могут стать предпринимателями. Есть статистика, что только 3–5% населения способны быть бизнесменами, остальные — наемные работники. Проблема их трудоустройства, переобучения и переквалификации стоит очень остро. Как и вопрос: «Чему учить?»

Возвращаюсь к «ранее напечатанному», реального прогноза, что будет к концу 2021 года с нашей экономикой на самом деле и не было. Мне кажется, что наши плановики и финансисты на региональном уровне не понимают, что в мире происходит переход к шестому технологическому укладу вне зависимости от того, будет завтра эпидемия или нет. И мы уже сегодня должны в том числе в бюджете закладывать перспективу развития новых отраслей, новых рабочих мест, новых профессий.

• keyboard_arrow_down

  Про шестой уклад

  Шестому укладу свойственно развитие таких отраслей, как нанотехнологии, клеточные технологии, социогуманитарные технологии. Все, что связано с улучшение качества жизни человека, — Properm.ru.

Я этого перспективного подхода не вижу, честно скажу. Мы упорно рисуем графики роста инвестиций в химическую, нефтеперерабатывающую, добывающую промышленность. Мы упорно говорим о «развитии нефтедобывающего сектора краевой экономики» на ближайшие 30 лет, а должны в своих документах текущего, среднесрочного и стратегического планирования социально-экономического развития Пермского края говорить о новых направлениях развития. Мы должны показывать бизнесу новые приоритеты, показывать что мы понимаем ситуацию и новые направления финансовых потоков и внимания. Бизнес должен увидеть, что на уровне госуправления есть понимание перспектив развития, бизнес должен получить сигнал: «Вот новые места приложения ваших сил», «вот новые формы поддержки», «вот государственный заказ на нововведения». Этого не было сделано, к сожалению. Отсутствие перспективного видения развития региональной экономики только усугубилось в условиях коронавирусной инфекции. Это первый момент.

Второй момент, который обострил проблему. Это проблема помощи малому и среднему бизнесу. Надо помочь. Нас в 70–80-е годы на политэкономии учили, что малый бизнес — это стабилизатор экономики. Не фактор развития, а стабилизатор. Он быстро адаптируется к внешним изменениям, у него маленькие затраты, у него мобильный бизнес и стиль мышления. Человек лично отвечает за взаимодействие со своим потребителем в ежедневном режиме. Он быстро перестроится. Не возлагайте только на него дополнительное бремя государственных гарантий занятости. А уж тем более не ставьте невыполнимую задачу стать «локомотивом развития».

С другой стороны, давайте не будем поддерживать бизнес, который в реальной конкуренции должен умереть. Нужно поддерживать предпринимательство, чтобы оно нашло новую нишу. Вместо этого мы ставим вопрос так: давайте сохраним то производство, которое сегодня есть. Но этого зачастую не нужно, потому что у бизнеса должны быть выработаны антитела, «организм» должен приспособиться к новой ситуации. Именно малый бизнес должен показать крупному, как это делается.

— Должен показать, как нужно правильно умирать?

— Не умирать, перестраиваться, реструктурироваться. Даже на бытовом уровне сервисных услуг — малый бизнес очень быстро перестроился. По официальной статистике у нас безработица выросла в 2,1 раза. Вопрос: откуда? Были «самозанятые», нигде не зарегистрированные, «гаражная» экономика, «серая» экономика. И тут государство поднимает до 10 тыс. рублей пособия по безработице, это серьезная помощь. Поэтому люди из серого сектора просто легализовались. Ничего страшного в реальности не произошло. Одновременно с этим те, кто работали легально, ушли в серую зону. Они, не смотря на запреты в условиях локдауна, продолжали работать: ноготки красить, стричь, делать массаж. Мы же понимаем, что это остановить невозможно. В этом плане малый бизнес показал свою выживаемость.

Кто в этой ситуации подставился? Те, кто очень серьезно вложился в то, что контролируемо — в недвижимость, имущество, оборудование. Вот они подставились серьезно. Кто легализовал бизнес, того легко «прижимать к стенке»… А им ещё «подарок» сделали, введя накануне пандемии новые налоговые ставки «от кадастровой стоимости» земли и недвижимости. Тут мы и прошли проверку на профпригодность: правильно ли мы свою экономическую политику проводили или нет. Неправильно. Тут же пришлось откатываться назад. Мы сначала подняли налоги, а потом говорим, давайте остановим, отсрочим платежи, потому что бизнесу брать эти деньги неоткуда.

Получилась интересная ситуация. Малый бизнес быстро свернулся, а крупный с этим имуществом остался. Даже в прессе появились аналитические материалы, что торговый бизнес должен по-иному подходить к перспективам развития. Это тоже серьезная развилка вариантов развития. Города, по-прежнему, хотят строить аквапарки, огромные торговые центры или они пойдут по пути «шаговой доступности»: маленьких магазинов, салонов, фитнесов рядом с домом. При этом возможно сохранение крупного сетевого поставщика, который будет обеспечивать сетевой маркетинг и снабжение этих локальных точек, возможно на принципах франшизы. Вот вам и новый формат развития малого бизнеса.

Сегодня мир переходит от индустриальной экономики к экономике домашних хозяйств. Не очень удачным примером, в этом плане, является блогерство как ещё «сырая» модель новой экономики. Люди, которые в интернете показывают, как они делают «hand made», формируют вокруг себя и круг потребителей своей продукции, и круг подражателей. Возникает локальное бизнес-хозяйство. Это и экономика для блогера, и это распространение навыков, знаний без влияния регуляторов. Это наше будущее. И именно под него должна меняться инфраструктура поддержки и управления. Потому что такой тип бизнеса должен также как-то в перспективе регулироваться. Если мы говорим про экономику домашних хозяйств, у нас должна вся инфраструктура поменяться — от образования до содействия занятости. Нам не надо планировать строительство крупных заводов, надо создавать другие условия. Какие — сегодня готового ответа нет. Но мы должны говорить о том, что будут происходить изменения, что мы ждем от бизнеса встречных предложений.

— Как быть с фискальными, налоговыми историями, про которые государство все время говорит? Очевидно ли, что в истории малых хозяйств, они фактически сходят на нет?

— Я как раз здесь не вижу никаких проблем, если мы поменяем парадигму экономического развития. Сегодня упор делается на увеличение фискального дохода за счет «отладки» налоговых механизмов: «Ни дня без нововведений». Все хотим что-то ещё выжать из малого бизнеса. Давайте на какое-то время оставим его в покое и определим долгосрочные «правила игры». Это во-первых. А, во-вторых, давайте серьезно разберемся с эффективностью и прозрачностью деятельности среднего и крупного бизнеса. С его налогами и оффшорами. Сегодня достигнут такой уровень цифровизации, что финансовые потоки как ИП, так и госкорпораций как на ладони. Давайте для начала наладим контроль за деятельностью крупных компаний, в том числе за справедливым распределением получаемой на территории присутствия прибыли, изменим динамику ввоза-вывоза капитала, а малому и микро бизнесу оставим задачу самозанятости и высокой адаптивности.

Новая парадигма развития связана не с увеличением налоговой нагрузки, а с увеличением налоговой базы за счет экономического развития. А как это сделать, давайте думать вместе.

— Почему наша статистика устроена так, что она не оценивает реальный бизнес? Мы понимаем, что в одном предприятии для оптимизации расходов может быть несколько ООО, ИП и других… В статистику они попадают не как единое целое, а как много структурных единиц. Что это дает?

— Кто-то из классиков сказал: «Существует три вида лжи: ложь, наглая ложь и статистика». Я и сам до сих пор не пойму, почему мы объединяем средний бизнес и малый, при этом не учитывая индивидуальных предпринимателей и самозанятых? И почему отдельно от среднего бизнеса учитываем крупный бизнес при единой статистической и бухгалтерской базе отчетности? По-моему ответ очевиден.

В то же время мы все должны понимать, что опора на недостоверные статистические данные, манипулирование цифрами, подгонка методик расчетов под заранее заданный результат искажает сущность управления, приводит к снижению его эффективности.
Кстати, проблема со статистикой в условиях пандемии тоже была не на последнем месте.
Вывод? Хотим понимать что происходит, хотим провести обоснованный анализ, выработать приемлемые рекомендации, написать реальную стратегию развития — нужны достоверные данные, открытые широкому кругу пользователей.

— Как к этому пониманию прийти, что нужно менять подходы к учету и планированию, менять вектор развития? Как уйти от сырьевой экономики?

— Когда об этом не задумываешься, легче живется. Сегодня в документах регионального планирования отмечается такая динамика распределения налоговых доходов между региональным и федеральным бюджетами: 2012 год — в федеральный бюджет мы отдавали 54%, себе оставляли 46%, в 2017 году мы уже в федеральный отдавали 61,6%, а 2018 — 66%. После этого есть смысл задавать вопрос: как мы будем развиваться? Сколько выпросим сверху? А на что будем выпрашивать? В последний раз мы выпрашивали несколько миллиардов, чтобы выкупить рельсы, разобрать, потом построить новые. К экономике этот процесс не имеет никакого отношения. Слава богу, рельсы не разобрали.

А к экономике имеют отношения проекты, связанные с потенциалом создания основ новой экономики — «экономики знаний». Развитие «по спирали» нас снова заставляет внимательно посмотреть на политику централизованного размещения на территориях производительных сил, когда на место конкуренции регионов за дефицитные ресурсы приходит взаимодействие в кооперации и разделении труда при поддержке федерального центра. Такой же подход должен быть ретранслирован на походы к развитию муниципальных образований. И такая политика промышленного развития должна быть ориентирована на преимущественную поддержку новых, инновационных «точек роста», а не консервацию «традиций» добывающих отраслей. Вспоминается афоризм: «топить нефтью все равно, что топить ассигнациями». Давайте уже искать альтернативы.

 — И все-таки, как нам начать развиваться в целом?

— Задача управленца какая? Решить собственные задачи. Это нас учили в «марксизме-ленинизме», что у государства одни интересы, у чиновника другие интересы, а у жителя третьи.
Мы должны понимать: чем больше людей не имеет какого-либо нормального образования, в основе которого лежит литература, культура общения и так далее, тем больше контингент «Тик-тока», тем больше степень личностной деградации и управления извне. Получается, с одной стороны, относительно небольшое количество чиновников, у которых превалируют личные интересы, и огромные массы людей, управляемые извне. В середине пустота — средний класс начинает деградировать.

— То есть мы пришли в наше сегодня с людьми с менталитетом потребительского общества, с клиповым сознанием, не умением анализировать, с разрушенной советской сырьевой экономикой. Где мы? Как нам сделать рывок, чтобы из этой ямы выскочить?

— Это не вопрос сегодняшнего дня, если честно. Само осознание этой проблемы — очень тяжелая ноша. Это многофакторный вопрос и он связан в том числе с поколенческими вещами.

В 90-е годы у нас сформировалось поколение «приватизаторов». Это те, кто получил доступ к огромным ресурсам, которые не были заработаны (если так можно сказать по отношению к современных олигархам). Родились их дети в первом и втором поколении, которые ничего не умеют, ничего не хотят или распоряжаются переданным по наследству.

Сейчас начинает появляться третье поколение ребят, которые говорят: «Мама, папа, нам не нужны ваши квартиры, ваши дачи и накопления. Мы хотим мобильности». У них ментальность начинает меняться. Они начинают искать, где интересно, а не где деньги. Деньги у них появляются на втором плане, когда семью нужно создавать. В этом есть робкая надежда, что третий слой после 90-х годов — люди, которые понимают, что такое интересная, перспективная работа, дающая возможность самореализации.

Но опять-таки есть нюанс: они во многом космополиты. Почему? Они ставят не деньги на первое место, а именно интересную работу. И мы понимаем, что мы им предложить ничего не можем. Ни перспективу не можем показать, ни дать сегодня эту работу. Это страшная проблема. У нас появляется плеяда молодых людей, не коррумпированных, с большим потенциалом, а мы не можем создать площадку, чтобы их убедить работать в своем городе, в своей стране. Это очень серьезная проблема.

Второй момент. Я студентам все время задаю провокационные вопросы по поводу «рыночной экономики» и свободной конкуренции — в какой социально — экономической формации мы живем? А ответ циничный и простой. Мы недалеко ушли от государственно-монополистического капитализма, описанного Владимиром Лениным в 1916 году. Только там была стадия первоначального накопления промышленного капитала в крестьянской аграрной стране, а у нас — это результат «народной» приватизации созданного за предыдущие десятилетия. И вот пока мы не разрушим этот олигархический монополизм, пока не начнет развиваться бизнес, который вырос сам по себе на рыночных принципах предпринимательства, у нас не появится спрос на инновации, не появится уважение к частной собственности, не появится потребность в знаниях. У нас будет психология рейдера и чиновника. И мы опять упираемся в поколенческую проблему. Поэтому сегодня на ваш вопрос «что сделать, чтобы?» у меня нет готового ответа.

Однако вектор развития указан. В указе президента России «О национальных целях» поставлена задача войти в число пяти крупнейших экономик мира. Осталось определить в какие сроки, за счет каких ресурсов и перечень этих топ-5.

И здесь, мы либо на Англию ориентируемся, либо на Китай — это две разные гонки, дистанции и скорость. В этой ситуации возникает ещё один вопрос: какие ресурсы нам нужно использовать, где их сконцентрировать, чтобы стать развивающимися и сильными? Очень непростой вопрос. У нас сейчас даже понятие научности и инновационности будет меняться в новом технологическом укладе. При этом мы объективно должны понимать: этот процесс идет, мы либо вписываемся в него, либо нет. И мы не можем позволить себе медленно плестись — нас сожрут мгновенно.

Поэтому, конечно, демонополизация экономики в этом плане очень важна, чтобы люди поняли, что они могут развиваться, двигаться, не сохраняя старое, потому что нельзя консервировать старое, что им дают возможность двигаться куда-то вперед. У человека должна быть мечта. У нас пока мечты нет.

Еще момент. Можно спорить о векторах развития, направлениях поддержки сколько угодно. Только право делать нужно оставить людям, которые живут внизу, на земле. Когда все решения принимаются «наверху», у них появляется апатия, раздражение, негатив. В бизнесе, в экономике нельзя на первое место ставить депрессивный аспект. Чем сильнее экономика, тем меньше депрессивно настроенных людей будет. Очень важно, чтобы в экономике не возобладал патернализм, консервирующий неэффективные формы развития.

— Это же тяжело. Нас обвинят в фашизме, в уничтожении слабых.

— Волки в стае убивают больного для того, чтобы стая выжила. Мы не говорим: «Убивайте», мы говорим: «Не надо поддерживать бизнес, который должен умереть. Надо поддерживать предпринимателей в их стремлении создавать новое».

Сегодня у нас с вами появляется возможность подумать о будущем, заложить это в конкретный документ — новую стратегию социально-экономического развития Пермского края. Это очень здорово. Дмитрий Махонин мог подойти к этому вопросу формально, как и Максим Решетников: номинально есть стратегия до 2026 года, да и пусть будет. Хотя это формальный, совершенно неработающий документ. Но Дмитрий Махонин пришел и сразу сказал, что у нас должен быть план работы на 8–10 лет, а сегодня уже ставится задача — до 2035 года. Это здорово. При этом наша стратегия должна соответствовать национальным целям и идеям развития, обозначенные на срок до 2024–2030 года. Но планируемая к разработке стратегия социально-экономического развития Пермского края до 2035 года не сможет им соответствовать полностью, она выходит за очерченные временные рамки. И в этом плане у нас появляется возможность в нашей стратегии создать задел, который может быть потом использован в стратегии развития России в целом. Не надо ждать, когда Москва скажет, что тебе делать. Надо со своими предложениями идти, доказывать, объяснять, обосновывать, убеждать — в хорошем смысле быть лоббистом интересов территории. Это основная функция губернатора. А мы должны ему в этом помогать. Всем миром.

Формально с нашей «традиционной» экономикой у нас есть 15 лет на то, чтобы понять, куда бежать. Реально этих 15 лет на раскачку нет, потому что бежать надо начинать немножко раньше. Это классика жанра: нужно бежать со всех ног, чтобы только оставаться на месте, а чтобы куда-то попасть, надо бежать как минимум вдвое быстрее! Пермскому краю давно нужно подумать, что делать? Исчерпаемые ресурсы заканчиваются. Давайте подумаем, что будет нашим локомотивом развития завтра?

— Авиадвигательный комплекс со строительством перспективных самолетов типа МС-21–300 нас спасет?

— Нет. Во-первых, центр принятия решений уже ушел из Перми. Мы цех, цеховое производство. Если ничего кардинально не изменится существующее производство в масштабах Пермского края свернется в точку: по числу работников из-за автоматизации, по налогам на прибыль — центр прибыли за пределами Перми, по подготовке инженерных кадров — снижение их числа и переход на удаленный режим проектной работы… С другой стороны — это высокотехнологичное производство, имеющее потенциал инновационного развития и масштабирования. Возникает вопрос: а что на это «навесить»? Малое высокотехнологичное производство, научные исследования и разработки, новые материалы и технологии, возобновляемые источники энергии и тому подобное. И уже тогда может появиться центр развития, например малой авиации в Перми. В котором мы могли бы разрабатывать собственные двигатели, делать под планеры и тому подобное — то, что востребовано.

При этом следует иметь в виду, что ничего не исчезает мгновенно, просто уменьшается роль, значение, масштабы традиционных отраслей экономики при увеличении доли новых направлений развития. Для того, чтобы нам начать развиваться нам не нужно разрушать «традиционное» до основания, а затем… Нам нужно максимально полно используя потенциал сложившейся экономики начать менять её структуру под будущие возможности и потребности. И вопросы экологической безопасности и рециклинга здесь выходят на первый план.
Сегодня мы переходим от идеологии рационализаторских предложений к понятию креативности, нам придется креативить.

Что обязательно должно быть в экономике развития? Человек, креативность, локальная цифровизация. И чтобы корона не давила.