«Я не жертва, не пострадавший». Александр Суслонов — о трагедии 20 сентября и жалости к себе

Имя Александра Суслонова, одного из двадцати раненых 20 сентября 2021 года при нападении на ПГНИУ, стало широко известно 9 августа — после первого заседания в Пермском краевом суде по уголовному делу Тимура Бекмансурова. Из официально признанных потерпевшими Александр единственный пришел на суд.

Еще при первой встрече Александр сказал, что жертвой себя не считает, «лучше я буду на правах волонтера помогать тем, кто нуждается в помощи».

Наш разговор начинается с поиска зарядного устройства — у фотокора редакции разрядился смартфон, а он нужен для работы. Александр достает шнур и рассказывает, что когда он пришел в себя после операции в Москве, его собирали «всем отделением» — провод дал заведующий, «вилку» — врачи. Спрашиваю: «А уехали вообще без вещей?»

Из-за экстренности происходящего он оказался в столице фактически без всего — только с теми вещами, которые были на нем в момент выстрелов. За минусом того, что было изъято следователями, «даже телефон достать не удалось. А телефон с контактами — это всё. Не так ценен аппарат, как его содержимое».

Александр Суслонов — один из тех, кого на скорой с места событий 20 сентября увезли в реанимацию с пулевым ранением. Потом — вместе с еще шестью тяжело раненными — он был отправлен спецбортом МЧС на лечение в Москву.

Пройдя через все испытания, Александр сохраняет бодрость духа, не скрывая, что это его способ психологической защиты: «Я себе поставил установку — помните, как у классика: «шел, поскользнулся, упал… очнулся — гипс»… С юмором легче жить».

Реконструкция трагедии

Как рассказал Александр, 20 сентября всё происходило достаточно буднично, и он даже не понял, что случилось. Около одиннадцати часов Суслонов по делам вышел из третьего корпуса, где находится его кабинет, и пошел к зданию Естественнонаучного института (ЕНИ). По тому, что бежали люди, и что-то громко хлопало, он не определил, что началась паника.

Примерно 10:55. «Вокруг кампуса долгострои, тот же корпус ж/д вокзала. Я думал, там стройку разморозили и начали что-то делать. Меня потом спрашивали: «А ты не видел, что бегали студенты?». Я вспомнил свое золотое студенческое время, когда мы носились, как подростки, по этому кампусу. Ну, бегут люди и бегут. Ощущения трагедии не было совсем».

Примерно 10:58. «Как законопослушный гражданин я шел по зебре, в 8-й корпус. Уже стало затираться в памяти, но помню, что, увидев бегущих, немного покрутился на пятачке. Потом подошел к входу в ЕНИ, вот здесь, где всё и произошло».

Известно, что, пройдя через проходную, Бекмансуров хаотично стрелял, двигаясь вдоль Ботанического сада. С какой точки он попал в ногу Александру Суслонову, сегодня известно только следствию. Во время заседания суда нынче в августе Александр встретил Бекмансурова во второй раз, первый — за несколько секунд до выстрела, но это не отложилось в памяти, как четкий образ.

11:02–11:06, примерное время ранения Александра Суслонова и других пострадавших. «Меня ваши коллеги, и в Москве, и здесь, спрашивают: «А ты его видел? А какой он студент?». Я сейчас не преподаю, какой он студент, не знаю. Я его вживую тогда первый раз увидел. Что испытал? Жалость. Но не та жалость — «бедненький, несчастненький». Мне его жалко как человека: что ты с собой сделал! В этом смысле мне его жалко».

Жизнь до и после

«Мне жалко тех людей, которым я должен был как-то помочь тогда, и могу помочь сейчас. Я не восхваляю себя. Я просто хочу быть полезен. Я не считаю себя жертвой, пострадавшим, как меня пытаются назвать. Я лучше буду считать себя волонтером, хотя, наверное, это не совсем тот термин. Я хотел бы разговаривать с другими людьми, оказавшимися на пути Тимура Бекмансурова, поддерживать их», — говорит Александр Суслонов о том, что бы он хотел делать важного для себя и для людей.

После произошедшего Александр пересмотрел свое отношение к себе и людям: «Не вдаваясь в подробности, я осознал, кто истинный друг, кто истинная подруга, кто товарищ, кто знакомый. После 20 сентября много было сотрясений воздуха. Когда я получил после выписки из реанимации телефон, был приятно удивлен, что столько вызовов, столько смс».

«Меня нет в соцсетях. Сети — очень опасная штука. Если человек погряз в интернете, им, как пластилином или глиной, можно управлять. У тех, кому не хватает живого общения, больше болевых точек, за которые, зная как, можно потянуть. Любого человека можно. У кого-то они на виду, у кого-то завуалированы. Как один психиатр говорил: «Если грамотно открыть этот шкаф, можно из него достать любого».

«Приятно осознавать, что курс, с которым я учился, живо откликнулся. Но был пересмотр отношений, многие кричали: «Да, мы друзья, да, мы поможем». Нет, знакомые… Френды, как говорят. Терпеть не могу жалость к себе. Может, я слишком жесткий, требовательный. Могу вздохнуть, но чтобы разрешить себя жалеть — нет».

«Я сейчас пытаюсь понять, зачем мне и моему окружению выпало такое испытание. Да, оно жестокое, но оно укрепило меня, заставило пересмотреть некоторые аспекты. Какие?
Всё это время я говорил себе: «Да я вернусь, не вопрос». Но какой я вернусь, в каком статусе, как я буду смотреть на мир?».

«С одним человеком мы были в реанимации. Он сожалел: «Вот пошел бы сейчас покурить, а нельзя». — «Какая прелесть — ты теперь курить бросишь». Я после этого с ним не виделся. Есть желание пообщаться с остальными, не касаясь того, что с нами произошло, а просто по-товарищески. «Бросил курить? Сказал, бросишь. Сколько потратить сможешь на конфетки-шоколадки!».

Увиделись с другим, из палаты общей терапии, на территории кампуса, в его глазах читалось напряжение. Я говорю: «Пойдем по кофе, за проходной посидим». Вышли, зашли в кафе — уже всё, дышит спокойно».

«Пока думаю, чем я еще могу быть полезен людям. Я относительно спокойно уже любые расстояния прохожу (Александру пуля попала в бедро. — Properm.ru). До этого старался по городу везде ходить. На свой этаж домой хожу спокойно. Это не первый, не второй этаж».

«Каждый, кто нам встречается, не обязательно должен быть нам другом, товарищем, но от каждого человека вы что-то воспринимаете, а он от вас. Каждая встреча — это моя теория — отпечаток оставляет. Даже просто пообщавшись, даже только зрительно — ничего бесследно не проходит. Человек, как глина: каждое прикосновение запоминается. Чем каждому можно помочь? Да хоть просто за жизнь поговорить. Сказать, что да, это с нами было. Да, тяжело. Но мы живы, и должны жить дальше. Кто-то будет ради этого, кто-то — ради другого. Да главное — ради себя!»

«Опережая ваши вопросы, вспоминая, какие вопросы были тогда, в перерыве на суде, — «Чего вы ожидаете? Какого приговора ждете?», я отвечаю так: прошу трактовать правильно. Не нам судить. Судья — высшая сила. Всё будет так, как должно быть».

«Почему я спокоен? Я пришел в университет в далеком 1987 году «мальчиком в шортиках». Меня сюда привел отец. Я уже какое поколение университетских? Дед, дядя, оба родителя. Третье поколение. Я пришел в университет как домой. Немного диковато, сложно воспринять, что дома может быть стрельба. К сожалению, этот нехороший молодой человек, стрелок (решите сами, как вы будете его называть), он же сказал, что выбирал, куда ему пойти. Выбор мог пасть на что угодно. Он мог начать стрельбу на Перми II, куда он приехал, мог стрелять в своем дворе. Мог прийти на занятие с преподавателем... У меня не было здесь страха, потому что я — дома».