«Крестовый» поход: В гостях у отшельников, «которые жгут детей»

Продолжаем рассказ о путешествии в деревню Черепаново. В первой части истории мы рассказали о том, как умирает север Пермского края. Теперь опишем, что мы увидели в самой деревне.

Выезжаем из леса — внизу на берегу Колвы с десяток домов — это и есть загадочная деревня Черепаново, приютившая общину отшельников. Справа на пригорке деревянный православный крест. Чуть дальше еще один — кто то высадил на склоне напротив деревни молодые елочки в форме христианского символа.

Первый контакт с поселенцами — нас встречают женщины в длиннополых юбках и бесформенных куртках. Приглашают в дом, где уже собралась вся община. Заходим в трапезную — избу, которую делит на неравные части печка. Дети сидят отдельно, или на руках у матерей. По центру два длинных широких стола и два ряда лавок. Во главе сидит отец Евстратий, положив на столешницу большие крепкие кулаки. Слева вдоль стены несколько кроватей выглядывают из-за тряпичной перегородки.

Выгружаем свою скромную гуманитарную помощь — мешки с крупами, картошкой и макароны. Женщины один за другим утаскивают их на кухню.

В трапезной отец Евстратий в центре всеобщего внимания. Крупный мужчнина, лет пятидесяти. Тяжелый, как наковальня взгляд, выцветающие голубые глаза, высокий лоб, длинные седоватые волосы смешиваются с такой же кучерявой бородой. В рясе, но без креста на шее.

Рассаживаемся в центре. Задние ряды занимают верующие. Обстановка как в театре.

Опальный иеромонах добродушен и словоохотлив. Начал разговор с загадок: поспрашивал, какой сегодня день. Не получив вразумительного ответа, объяснил сам. «Сегодня Покров, день, когда всю землю покрывает снегом, — рассказал Евстратий. — Поэтому мы сегодня не постимся».

На столе перед Евстратием тарелка с колбасой, блюда с праздничным пирогом с вареньем. На первое — гороховый суп, на второе — макароны с грибами. Нам разлили терпкий чай с травами. Кружек на всех не хватает, в ход идут блюдца и пластиковые тарелки. Из одной из таких прихлебывает сам Евстратий. За столом мужчины и женщины как в обычной одежде, так и в рясах.

Наш приезд ни для кого не стал неожиданностью, вереница гостей охотников и рыбаков не иссякает у поселенцев уже второй месяц. Последними подключились журналисты.

— Отец Евстратий, кто все эти люди, которые сейчас сидят за столом?

— Так пусть они сами вам и ответят, — перебирая четки с крестом, ответил иеромонах.

— Астрахань, — отозвалась девушка в конце стола.

— Рязань, — несмело признался молодой человек.

— Тула, Дальний восток, Самара, Москва, Тюмень, Барнаул, — заговорили остальные. — Из России!

— Вас не волнует судьба детей, которые живут с вами в тайге? Север Пермского края — не Костромская область, какое вы здесь дадите им образование, чем будете лечить?

По углам трапезной расползаются шепотки, которые исчезают также быстро, как и появляются.

— Почему бы вам не задать этот вопрос коренным жителям? —

— Не у кого спрашивать, они ушли отсюда.

— Тогда почему бы не спросить государство, почему не был решен вопрос о жизнеобеспечении этих деревень и возрождении жизни деревень в тайге? Я надеюсь, вы не вырежете это из своего материала.

Иеромонах внезапно меняет тактику и «надевает» маску юродивого. «А вы знаете, что значит бесноватый?» — шутливо интересуется он. Из-за стола слева от печки раздается странный звук, похожий не то на хрюканье, не то на рык.

— Вот это и называется, молодой человек, беснование, — тычет в сторону сидящей за столом женщины Евстратий. — Отец Василий тульский, моли бога о нас.

Крестное знамение женщине лет шестидесяти не помогает, и звуки не прекращаются, пока ее желудок не иссякнет.

— Это практически невозможно сымитировать, — заверил Евстратий. — Ее и вырвать может.

В трапезную входит один из членов нашей экспедиции, Владимир. Он принес пакеты с сахаром, которые мы забыли выгрузить из машины. Женщины в возрасте мгновенно светлеют лицами. «Сахар! Сахар принесли!» — проносится по задним рядам. Оказывается, сахар в общине накануне закончился.

После долгих уговоров Евстратий соглашается провести для нас экскурсию по поселению. Я остаюсь — это единственная возможность поговорить с членами общины тет-а-тет. Три женщины, увидев благодарного слушателя, окружают меня плотным полукругом и начинают наперебой рассказывать свои истории. Но сначала надо пройти тест.

— Вы крещеный?
— Да.
— Ходите в храм?
— Нет.
— Правильно. Потому что сейчас еретические храмы, — тут же нашлась одна из женщин.

— Каждый из нас жил своей жизнью, у каждого была своя работа и каждый по-разному приходил к вере. Господь каждого ведет своим путем, — начинает Ирина.

— В миру у меня остался сын. Он нормально принял мое решение: отпустил и даже привез в общину на своей машине, — рассказывает свою историю Людмила.

— Я была великой грешницей. Если батюшка говорит, что он великий грешник, то мы просто конченные грешники. А я особенно, — махнув рукой заканчивает общий рассказ Тамара.

— Вы благословение спросили у батюшки на интервью? , — сварливо интересуется из-за печи «бесноватая» Галина.

— Нет, — виноватым голосом отвечает Тамара. Людмила в спешке хватает платок с курткой и выбегает из дома.

— Я со своими грехами даже и не думала каяться, — воспользовавшись паузой продолжила Тамара. — Жила прекрасно, работала дежурным эскалатора в Москве, дети хорошо зарабатывали и содержали меня. Однажды приснился мне сон, будто кто-то поднимает меня под потолок и кружит там и трясет, желая вытряхнуть меня из куртки. Просыпаюсь в ужасе, открываю молитвослов и начинаю читать все подряд. Засыпаю снова — сон повторяется. Еду в Подольск к православнуму священнику, написав в ту ночь исповедь, где перечислила свои грехи. После исповеди все отошло. Потом я решила присоединяться к обители.

— Как вы думаете перезимовать? У вас есть запасы продуктов, дрова на зиму?
— Вокруг лес, кругом сушняк. Проблемы нет. А продукты господь нам подает, — уклоняется от ответа собеседница.
— А сами ездите за продуктами? Откуда деньги берете?
— Да, братья ездят. Деньги? Господь подает, — с неохотой отвечает Тамара.
— Что будет если к вам снова придут люди, которые «хотят отобрать ваших детей»?
— Я просто перегрызу горло, если будут отбирать моих детей.

Под конец разговора в избу вбегает Ирина и, немного запыхавшись, говорит: «Благословение батюшки есть! ».

— Ну слава богу, — выдыхает Людмила.

— Вы общаетесь со своими родными?

— Ко мне приезжала мама, дочь, внуки, — рассказала Галина. — И еще хотят. Говорят: мама мы соскучились. И не раз это бывало.

— Как они узнают о ваших перемещениях?

— Мы русские люди и не хотим, чтобы масонское правительство и масоны уничтожили Россию и русский народ, наших детей. Вы не понимаете, что люди спасают народ, нацию, своих детей? , — повышает голос Галина. — Вам нужны только холодильник и горячая вода. Как раньше жила Россия? Она крестьянская страна!

— В Костромской области, в деревне, у нас был автомобиль, двухкамерный холодильник, стиральная машина, газовая плита, холодная и горячая вода, — вспоминает Людмила. — Корова, бык, 10 овец, куры, коза, кролики, перепела, 50 соток земли. Два трактора, баня со всем современным оборудованием. Приезжает ювенальная юстиция (организации, осуществляющие правосудие по делам о правонарушениях, совершаемых несовершеннолетними — Properm.ru), и не знает к чему придраться. Тогда нам отрезали свет — корову не накормишь — темно, воды никакой нет, бытовая техника не работает — значит для детей нет условий. Зачем травить людей?

Заканчиваю разговор и пытаюсь выйти из дома, чтобы присоединиться к экскурсии по деревне. «Вы еще со мной не поговорили», — бросает мне вслед Ирина.

По тропинкам между домами поселенцев меня сопровождает Тамара.

— То есть вы просто приехали и заселились по принципу «Я буду в этом доме жить, я — в этом?

— Если хотите, то и вы приезжайте, дома свободные есть, — пригласила меня женщина, и отправилась домой.

На высоком обрывистом берегу Колвы стоит еще один деревянный крест. Рядом две монахини, одну из них зовут Лидией. Высокая, с глубокими карими глазами. На лице отпечаток доброты и вселенской тоски. Она выбивается из общей галереи портретов местных жителей воплощением образа монахини. Мягкий, «теплый» голос чуть нараспев, с тонкими южными нотками. Такую можно встретить в любом из монастырей, но только не здесь.

— Я в общине уже два года, — объясняет монахиня. — Сначала была в Спасском у отца Василия, после его смерти перешли к нашему батюшке, отцу Евстратию.

Расспрашиваю про близких, которые остались в той, мирской жизни.

— Я ушла к богу. Обязательства перед своими детьми я выполнила. Они живут в мире, я ушла молиться, — на глаза монахини наворачиваются слезы.

— Они не приняли ваш выбор?

— И приняли, и не приняли, — уклончиво отвечает Лидия, — Просто каждый человек имеет свой путь.
— Скучаете?

— Я же мать! Я тоже человек! — повышает голос женщина и добавляет уже тише. — Но бога я люблю больше,

— Они ваш выбор приняли, а вы их? — не отстаю с расспросами.

— Знаешь, сынок, они выбор свой тоже сделали, — смахивает слезы уголком серого пухового платка Лидия. — Если господь сподобит, то они придут к нам, а насильно никого не приведешь.

Большинство членов общины подозрительно часто упоминают о том, что «уже готовы к худшему». Задаюсь вопросом о причинах такого настроя.

— Мы не пессимисты, — объясняет монахиня. — Мы видели это в Костроме — ты стоишь, а на тебя одну четыре автоматчика. Первый раз у нас отняли двух детей и увезли. Во второй раз приехали, началась драка. У нас снова отнимали детей, и невозможно было их остановить. Власти стояли в сторонке. И пришлось облить все бензином и сказать, что если они не прекратят драку, то мы подожжем все. Только это их отрезвило, они отскочили в сторонку и потом уже мирным путем договорились.

— Вы готовы к такому шагу?

— Ни за что бы я не хотела этого. На крайний случай пусть лучше убивают.Ты думаешь наши бы подожгли детей? Мы на это не пошли бы.

В деревне помимо трапезной есть храм и библитека. Отсюда поселенцы черпают знания об истории Пермского края. В том числе и про боярина Михаила Романова.

— Про вас рассказывают, что вы приехали в Пермский край ждать пришествия Романова. Это правда?

— Так он же помер. Вы что? — удивляется Лидия. — Это только Иисус Христос воскрес, — сама мысль, что кто-то еще мог воскреснуть рассмешила мою собеседницу. — Ну ты же понимаешь, что если человек умер, то он уже не вернется, — посерьезнев вполголоса добавляет она.

По приглашению захожу в дом. Здесь живет молодая женщина Ольга с сыном, мужем и отцом с матерью. Обычный деревенский дом, на полу половики, вдоль стены кровати. Натоплено жарко.

— После свадьбы я забеременела, но перестала ходить к врачу, — рассказывает, глядя в одну точку Ольга. — Они мне прописывали препараты, но не для того, чтобы вылечить — я была абсолютно здорова — а чтобы пихнуть мне лекарства. Они хорошо «контачат» с аптекой и делают на этом деньги.

— Когда пришло время рожать, у меня не было на руках медицинского полиса, потому что я его сожгла, — глядя на сына сказала женщина. — На нем был номер, который заменяет православное имя. Точно также, я сожгла свой паспорт. Для нас, христиан, это большой грех. У нас имя дается при крещении, и мы не можем его заменить на сатанинские номера.

Ольгу приняли в роддом даже без полиса. Роды прошли успешно, но встать с ребенком на учет в поликлинику женщина отказалась наотрез. «Мы взяли и уехали» — заканчивает она свой рассказ.

Пока мы общались с жителями общины, водитель дефендера Владимир познакомился с одним из поселенцев, Александром. Проникшись его судьбой, он подарил ему куртку, флисовую толстовку, армейские ботинки, фонарик, сумку с медикаментами, спальник, и пару литров бензина. На этом мы расстались с поселенцами.

Позднее оказалось, что иеромонах Евстратий и его паства были с нами не вполне откровенны. Что утаили жители общины в общении с журналистами читайте завтра в интервью с Александром Колосовым из Тюменской области, чья семья сейчас живет в Черепаново.