«Я нарушил два табу». Глава краевого «Мемориала» о преследовании ФСБ, обвинениях в педофилии и увольнении

— Когда можно будет считать работу «Мемориала» выполненной?

— Наши организации объединяет стремление сохранить память о жертвах террора в советский период. Нужно решить вопросы, связанные с реабилитацией тех, кто выжил, с возвращением честного имени и предоставлением льгот людям.

«Мемориал» относится к теме истории террора как к серии планомерных преступлений государства в отношении своих граждан. Есть такой расхожий термин, что террор — это трагедия. О трагедии можно говорить, если это произошло в вашей семье, вы это все переживали: людей выгоняли из квартир, из партии, из пионеров. Их называли «дети врагов народа». Какая-то часть людей была арестована по фальсифицированным обвинениям в якобы контрреволюционной деятельности или шпионаже.

Мы хотим убедить людей, что это не просто трагедия, а преступление. У преступления есть не только жертва, но и организатор с исполнителем. Нужно, чтобы их назвали на символическом суде, чтобы произошли такие нравственные и законодательные изменения, чтобы подобные преступления не повторились. Тогда будет понятно, что ставить памятники Сталину нельзя.

— Сколько человек у вас работает?

— У нас штат совсем небольшой — пять человек, так как организация не бюджетная. Есть много волонтеров от 25 до 30 человек регулярно. Постоянно работаем над тем, чтобы получать на проекты субсидии, участвуем в конкурсах, получаем президентские гранты, городские, но с краевыми грантами все сложно — на протяжении семи лет подряд не получили ни одного. Нельзя сказать, что у нас заявки слабые, ведь «Мемориал» получает гранты на федеральном уровне. Но в крае не удовлетворяются и давным-давно заявки других ведущих правозащитных и экспертных организаций. Нам чиновники краевые говорят: «Вы не выигрываете гранты, но мы же содействуем, не создаем препятствий». «Спасибо и на том, что хотя бы не мешаете», — отвечаю я в такие моменты.

Тема истории политических репрессий вгоняет наших чиновников в ужас. Они считают, что это очень скользкая, прямо связанная с политикой тема. Кроме того, мы проводим поисковые экспедиции по территории края. Устанавливаем мемориальные знаки, собираем интервью у выживших жертв репрессий.

— В 2019 году вы провели четыре интернациональные экспедиции, почему конфликт возник на пятой, в Кудымкарском округе?

— В прошлых экспедициях не было проблем, нам помогали местные власти. Кудымкарский глава [Валерий Климов] тогда ответил, что никакого содействия оказывать не будет.

— А ранее вы с ним как-то взаимодействовали?

— Конечно.

— То есть раньше все было в порядке?

— В том и дело. «Мемориал» — это организация, которая не ищет скандалов, нам нельзя не сотрудничать с властью. Глава Кудымкарского округа написал, что не окажет нам содействия, так еще и «стуканул» в ФСБ, что приезжает интернациональная группа с литовцами. Это обычные граждане: один из них в Галяшоре родился, жил, а потом приехал прибраться на кладбище, где его родственники похоронены.

Я предупредил главу муниципалитета, что мы едем, прислал список участников. И вот произошла эта история с уголовным делом и преследованиями.

— Почему это случилось? Есть предположения?

— Конечно. Я много раз об этом говорил, это мои предположения, но меня никто не оспорил, поэтому я, видимо, прав. Я нарушил два табу. Они негласны, нигде не задокументированы. Первое — нельзя приглашать литовцев.

— Это первая экспедиция, в которой участвовали литовцы?

— Да, раньше литовцев не было.

— А как вы узнали об этом табу?

— Очень просто проверяется. Было десять участников экспедиции: пятеро литовцев, один итальянец, все остальные — пермяки. Пять штрафов, которые выдали участникам, были присуждены только литовцам, а итальянцу и россиянам — нет. Также были штрафы назначены «Мемориалу» и мне, как его руководителю.

— За что их оштрафовали?

— Штрафы выписали за благоустройство кладбища. Там упавшие деревья лежали на могилах. Мы эти стволы убирали в сторону, за границы кладбища, даже на дрова их не использовали, а потом показали правоохранителям, где они лежат. Сейчас штрафы уже отменены.

— Почему именно литовцы?

— 2018 году МИД РФ запретил выдавать визы литовским гражданам, которые являются участниками «Миссии Сибирь», есть такая инициатива. Они ездят на протяжении многих лет организованными группами в Красноярский край, ухаживают за кладбищами. Предлог был такой, что якобы в Литве не дают работать точно таким же группам российских поисковиков, которые ухаживают за кладбищами советских воинов.

— Получается, литовцы, которые были в местной экспедиции как-то относились к этой «Миссии Сибирь»?

— Нет. Они просто получили туристические визы. И поехали не в Красноярский, а в Пермский край. Я нарушил это табу, не зная об этом.

Когда произошел этот скандал, пришли правоохранители, мы оттуда выезжать начали, я сразу позвонил в администрацию губернатора. Встретился с Леонидом Политовым — руководителем администрации губернатора, 1,5 часа говорили. Он мне кивнул: «Я передам по своим линиям». Но все равно были назначены штрафы, пошли судебные процессы, начался международный скандал и абсурдное обвинение в педофилии.

— Вас тогда в офисе застали журналисты «РЕН ТВ» с просьбой прокомментировать обвинения. Как эта история развивалась потом?

— Вечером после приезда журналистов мне юристы сказали: «Роберт, мы тебе верим, все нормально, но если есть возможность куда-то уехать — лучше уезжай». От журналистов это была явная провокация, чтобы я начал отговариваться от того, в чем не виновен. Скорее всего, как это работает в других регионах, меня бы «закрыли» на проведение следственных действий.

— Были официальные обвинения?

— Нет, ничего не было. Год назад мне пришло уведомление, что проверка не нашла никаких порнографических снимков, ничего противозаконного. Я сразу же собрался и вернулся в Пермь из-за границы.

— Там же история была про клятву какую-то шуточную?

— Шуточная клятва волонтера была. Непонятно, кто ее автор. Было видно, что не мой почерк, не мое авторство. Не знаю, использовалась ли она где-то. Там были разные фразы типа «Всегда любить и почитать Роберта».

— Там еще было «Оставаться маленькой хорошей девочкой»?

— Я не помню. Этот документ как раз нам не вернули.

— Чье это было?

— Не знаю. Я задавал вопрос: «Почему упоминали Роберта, который есть в этой бумаге, почему это связано со мной? Я что, единственный Роберт? Там написана фамилия? У нас были волонтеры по имени Роберт неоднократно».

— Бумагу с клятвой забрали, когда приходили по делу о рубке леса?

— Да, ее нашли в офисе. По уголовному делу о рубке леса нас обвинить нельзя было. Это было бы странно. Они использовали дело как повод для обыска в офисе организации, у меня в квартире, чтобы найти компромат.

— В чем второе табу?

— Нельзя публично обвинять ФСБ в преследованиях. На митинге в День памяти жертв политических репрессий 30 октября 2019 года я рассказывал о действиях ФСБ после экспедиции в Кудымкар. Я — честный парень, раз документально подтверждено — написано в протоколе о вынесении административного штрафа, что организатор и инициатор этого наезда ФСБ, то я об этом говорю. На следующий день в «Мемориал» пришли с обыском 10 человек: пятеро из них были сотрудниками ФСБ.

— Вы писали, что изъяли бензопилы, их вернули?

— Они до сих пор в полиции Кудымкара лежат, часть документов тоже не вернули. Экспертиза показала, что лес рубили не этими бензопилами. Одну изъяли у меня, другую у Леонида Ладанова [он получил штраф за фиктивную регистрацию литовцев в экспедиции]. Правоохранители могут держать бензопилы 7 лет. Я купил другую бензопилу в конце концов. Нам в экспедиции она нужна для установки мемориальных знаков.

— «Мемориал» собирал деньги для оплаты штрафу Ладанову, что с ними стало?

— Люди собрали 100 тыс. рублей на минимальный штраф, потом суд его отменил. Но деньги по закону вернут через три года.

— Вы занимаетесь установкой табличек «Последний адрес» в память о репрессированных. Как люди относятся к акции?

— У каждой таблички есть заявитель. Мы помогаем ему: идем в архив, берем копию всех архивных документов, которые подтверждают, что человек реабилитирован и занимаемся установкой таблички.

На фотографии Ангелина Бушуева стоит у таблички своему отцу. Знак установлен на углу здания, где когда-то стоял барак, где жила ее семья. Табличку два раза снимали вандалы. Это самый первый «Последний адрес», который мы установили в Перми. Табличку сковырнули в 2017 году и написали маркером: «Мемориал» — агент США, Путин — вор». Я еще подумал, как это все стыкуется? Все повторилось весной прошлого года, табличку пришлось восстанавливать дважды, но во второй раз дочь репрессированного уже не смогла присутствовать — была в больнице.

Проблема с «Последним адресом» заключается в том, что люди опасаются, не понимают, что это такое. По сути это маленькая информационная табличка. Нужно только согласие собственников дома, чтобы разместить ее. С этим иногда сложно. Люди спрашивают: «А что мне за это будет? А что говорит город, край?».

— Заявителем установки таблички может быть только родственник?

— Нет, любой человек. Я взял на себя табличку «Последнего адреса», которая установлена на ТЦ «Разгуляй» перед входом. Она посвящена памяти слесаря Ивана Гиршфельд. Архивное дело совершенно жуткое. Адрес жительства в анкете арестованного звучит как: водозаборная будка №2. Не барак, не дом, а водозаборная будка, он там жил с семьей. Его обвинили в шпионаже в пользу Германии. При этом видно, что Иван Гиршфельд малограмотный.

Готовились к установке в офисе. Утром заходит мужчина и говорит: «Это здесь "Мемориал"? Я Гиршфельд. Вы табличку моему деду устанавливаете». На церемонии я рассказал, что знаю про родственника, внук стоит и плачет, потому что не ожидал такого. У нас таких историй было несколько, когда вдруг совершенно неожиданно находились родные. Сейчас в Пермском крае установлено 49 табличек. В очереди еще около 20.

— Вы пришли в «Мемориал» в 1999 году, руководителем стали в 2010 году. Планируете и дальше управлять организацией?

— У нас один из немногих случаев, когда полномочия перешли плавно от пожилого руководителя, Александра Калиха к более молодому коллеге. В большинстве организаций часто не происходит ротации кадров. Я поднимаю тему, что руководить постоянно организацией не очень хорошо, ищу себе замену.

— Как успехи?

— Плохо, но у меня «терпелка» хорошая. Мое твердое убеждение в том, что руководители организаций, как и руководители нашего государства, должны меняться, должны приходить новые люди со своими идеями. К тому же «Мемориал» — это ветеранская организация. Я не боюсь сказать такие вещи, может быть, страшные — это физически умирающая организация, средний возраст ее членов 75–80 лет.

Я как председатель занимаюсь привлечением людей в «Мемориал». Так как через несколько лет многих из этих пенсионеров уже не будет. Надо честно это признать. А дальше что? Мы своей миссии еще не выполнили. Значит организации нужно существовать дальше. И тут нужны новые идеи, новые смыслы.

— Вы говорите, что хотите уйти, а куда? Есть какой-то план?

— Очень бы хотелось заняться академической деятельностью. Я историк, сижу на материале по истории репрессий, меня несколько раз приглашали в аспирантуру, чтобы я написал диссертацию. Судя по разговорам с преподавателями, тогда придется уйти из «Мемориала». Если выбирать аспирантуру, то два года только этим нужно будет заниматься.

Также постоянно получаю приглашения пойти в политику, в депутаты. Действительно, куча проблем у нас. Но нельзя притягивать организацию, если уйду в политику. Заниматься любой сферой деятельности надо честно, с полным погружением.

Да, есть некоторая усталость, когда занимаешься только «Мемориалом». Надо менять сферу деятельности. Я хотел свою жизнь построить так, чтобы попробовать себя в разных ролях.