«Я трижды доходил до обнуления счета!» Антон Богданов — о помощи детям, злых киношниках, цензуре и Перми

— Привет! Всегда здорово пообщаться с людьми, которые вернулись…

— Я не вернулся, слава богу.

— Почему «слава богу»?

— Не потому что я не хотел бы вернуться, а потому что все очень сильно зависит от инфраструктуры моей семьи, фамилии Богдановых. Возвращаться — значит тянуть всех обратно из Москвы.

Если бы было как в Европе или США, когда даже в маленьких городах есть авиасообщение, когда ты можешь летать по всем штатам — это одно. А когда ты все время вынужден по работе летать через Москву — это безумие. Здоровья итак нет, даже летая из Москвы, а если из Перми…

Я помню, как в бытность первой популярности «Реальных пацанов» поехали гастролировать, проехали за месяц 20 городов. Неправильно был простроен тур, потому что никто ничего не умел. Мы летали: Пермь — Москва — Норильск — Москва — Пермь, потом Пермь — Москва — Челябинск — Москва — Пермь. Думаешь, вроде до Челябинска на машине можно доехать. В общем, нужно жить в том месте, откуда можешь быстро добраться к партнерам или на съемочную площадку.

«Много работаешь — обязательно тебе где-то маслина сверху прилетает»

— Для чего в этот раз прилетел в Пермь?

— Здесь у меня премьера моего дебютного фильма в качестве режиссера — «Нормальный только я» (12+). Я принципиально хотел, чтобы премьера прошла в Перми. Обычно наоборот: сначала в Москве, потом уже поехали по России. Но фильм мой. Продюсер я. Захотел сделать в Перми, и мне никто не возражал.

Когда мне люди пишут: «У меня есть такой сценарий», — «Ребят, времени читать нет, есть почта, не обещаю в ближайшее время, что руки дойдут». А кто-то прямо донесет: «Есть классная история, синопсис в двух словах», — цепляю, открываю — уже не любезничаю — «Неплохо, классно, свяжитесь с нашим креативным продюсером».

Кто-то приходит за благотворительностью, говорит: «Поддержите ребенка», — «Извините, я сейчас не могу, у меня исчерпан лимит на помощь детям в этом месяце». Кто-то скажет: «Что, у него есть лимит на помощь детям?» Блин, пускай лучше обо мне подумают, что я в этом отношении мудак, но я не могу свою страницу превращать в благотворительный фонд. Я не благотворительный фонд, я Антон Богданов.

— Последние годы все же уделяешь много времени помощи детям, работой с ними. Даже один из первых постов в Instagram был про акцию в поддержу. Почему решил пойти по этому пути?

— Это просто везение. В моей жизни очень много связано с везением. Но я уверен, что везение дается свыше за работу. Много работаешь — обязательно тебе где-то маслина сверху прилетает, надо только рот успеть открыть, как говорят итальянцы. Я познакомился с нужным человеком в свое время. Она сама ко мне подошла — Ольга Зубкова, которая возглавляет «Вектор дружбы», наш волонтерский корпус — просто попросила почитать детям стихи на мастер-классе. Я мог бы сходить раз, сходить два и больше не ходить. Но так вовремя привезли меня в этот лагерь, тихонечко так меня ввели, тихонечко мне показали, а я тихонечко проникся.

Потом появился фестиваль «Лампа». Везде Оля меня за собой тащит, в жюри меня ставит. Послом меня делаем.

Людям, видимо, приятно слышать и слушать меня, часто зовут, я понимаю, что есть в этом какой-то правильный КПД — если ты популярный, известный, у тебя есть сила, энергия людям что-то вещать, вещай обязательно.

У меня пунктик по поводу интервью: я стараюсь не давать бесполезных интервью, которые идут на радио в течение 15 минут. Тебе задают вопрос, ты отвечаешь на него, а тебе говорят: у нас песня, у нас реклама. Интервью — я уверен — если вдруг его прочитает какой-то пацан, девчонка, подросток в 14–15, неважно сколько лет, может, взрослый человек, и оно ему поможет ответить на какой-то вопрос, значит, я не зря дал это интервью.

— Чем-то вдохновлялся при написании сценария? Есть ряд фильмов наших: «Класс коррекции» (16+), «КостяНика» (12+), «Временные трудности» (12+).

— Нашим лагерем. Я являюсь послом инклюзивного лагеря-города «Дружный». Это уникальный проект. Я представлял его несколько раз даже на площадках ООН в Женеве, Нью-Йорке. В нем смесь детей особенных и обычных, чтобы у них с детства стирались границы. Мы с Мишей поняли, что это хороший сюжет для сценария сам по себе.

История незамысловатого лагеря, про который никто не знает, который хотят снести для наживы и построить там дорогой коттеджный поселок, и вдруг неожиданно приезжают особенные дети, которых просто так не подотрешь. Они отстаивают свое право на жизнь, потому что они путевки выбивали кое-как — в нашей стране их хрен выбьешь.

Я типа антигерой, который пытается поменяется. Но как сказал наш оператор великий Олег Лукичев: «Не получился из тебя злодей, Антон». Честно, я не хотел играть роль. Это была ошибка. Команда наша настояла, потому что детей мы взяли из лагеря «Дружный», потому что я их знаю, они не будут капризничать на площадке, хотя была огромная вероятность, что будут. Это же особенные дети.

— Все твои фильмы (документальный фильм «Даня», дальше «Нормальный только я», «Многотрудная жизнь Ивана Семенова», «Кино=Добро») про детство, подростков, взросление. Многие берут коммерческие истории. Это же проще: снять пошлую дешевую комедию и заработать.

— Это все идет с момента инклюзии, благотворительности, которая появилась в Пермском крае, во мне. Потом она пошла дальше. Я понял, что мне есть что сказать как режиссеру, что уже накопилось. Считается, что ты не можешь быть режиссером с первого образования, потому что нет жизненного опыта. Режиссер должен пожить на этой Земле, чтобы иметь свое мнение на заданную тему, про которую он хочет снимать. Не важно, коммерческое кино или нет, авторское или фестивальное.

В кино ты погружаешься в тему, начинаешь работать, понимаешь, как много вопросов, на которые еще не ответил. Так, давайте попробуем ответить во втором фильме. Переключаешься на второй фильм. Давайте попробуем сделать еще что-то, переключаешься на третий.

Возвращаясь к началу вопроса, может быть, потому что я отец подростка. Я настолько тесно связан с сыном с самого детства, что меня беспокоит, как он растет, я переживаю за него. Я вижу их, понимаю, куда двигается это поколение. Может, не понимаю, может, ошибаюсь, но во мне это, видимо, так сидит, что, возможно, я на эту тему наговорюсь, на что-то другое переключусь.

В целом у меня на следующий год стоит план снять хорошую черную комедию в формате любимого фильма «Жмурки» (16+). Классную, про похороны криминального авторитета несостоявшегося, старого, спившегося. Она смешная. Сценарий уже написан — в основе лежит реальная история пермячки. Мы поняли, что это хороший материал для съемок, но он маловат для киносценария. Обратились к Косте Мурзенко — известному сценаристу, который написал «Мама, не горюй» (18+). Это немец из фильма «Брат» (18+), который продавал ему оружие. Получился крепкий смешной черный сценарий, немножко в духе «После прочтения — сжечь» (16+).

— Три лучших детских фильма, на твой взгляд, для детей и про детей?

— «Сто дней после детства» (12+), «Маленький Николя» (6+). «В бой идут одни старики» (12+) — это фильм для детей, я считаю. Одним из самых первых фильмов сыну показал, чтобы он даже момент Великой Отечественной Войны увидел не через кровь и грязь, боль и потери — это все и в школе могут рассказать, а через момент того, что там тоже жили люди. Он настолько в этом отношении правильный и несложно сделан. Это не «Они сражались за родину».

«Это кино для потребителя Это абсолютно коммерческое кино»

— Уже были «Елки Последние». И тут новость: Антон Богданов снимает в Перми еще одну часть — «Елки. Настоящие». Зачем и почему?

— Снимали «Семенова». Звонит продюсер компании BAZELEVS, говорит: «Мы тихонечко решили вернуть на экраны «Елки», потому что два года не было». Поскольку я сам снимался в четырех частях, я четко понимаю, а как продюсер заявляю, это фильм, который не несет в себе культурного кинонаследия. Он несет в себе наследие счастья, праздника. Но критики почему-то: «Господи, опять какой-то попкорн-фильм». Да, он для этого и создается — на один год в период новогодних праздников, чтобы ты пришел, кайфанул, выдохнул, нормально вошел в новый год.

Я не понимал, почему «Елки» ушли. Считал, что это чисто продюсерский ход Тимура Бекмамбетова, потому что в тот год, в очень жирный год премьер, когда вышел «Т-34» (12+), «Последний Богатырь» (12+), Тимуру нечем было крыть. Он очень успешный продюсер, не режиссер, а именно продюсер. Он очень грамотно поступил — «Елки» — Последние. Люди ломанулись. Он оттяпал у всех по чуть-чуть. Все равно он своего зрителя и свою копейку заработал и неплохо это сделал. Люди попрощались с франшизой.

Ушли и ушли. Тут звонят: «Мы хотим вернуться. Люди уже сильно просят». Я говорю: «Вы не поверите, сколько меня просят. Звонок-то в чем?» — «Мы хотим одну новеллу снимать в Перми, одна в Тюмени, одна в Уфе».

— Новелла в Перми про сноубордиста и лыжника была всегда.

— Слушай: «Мы все меняем, у нас не остается старых новелл, но одну новеллу хотим в Перми снимать». Я говорю: «Мы снимаем «Семенова», мне не до этого». В общем мне дали понять, что со мной или без меня, но снимут. Стоп. Тогда со мной. Мне показали сценарий, но он не понравился, там какая-то фигня была: про команду футболистов, причем неудачников. Ладно бы смешно было, а у нас итак это больная тема.

Мы написали сценарий про стартаперов наших, айтишников, которые стремятся в Силиконовую долину, но сидят в Перми. BAZELEVS ее чуть-чуть отредактировал, утвердил, сняли.

— Но все будут ассоциировать «Елки» с Тимуром Бекмамбетовым, как ни крути.

— На самом деле Тимура практически нет. Он является художественным руководителем проекта, потому что я попросил. Немножко страшновато без него все-таки все брать под себя. Самое главное, я, как продюсер, предложил не повторять — менять новеллы полностью.

Я хотел сделать первые «Елки», основанные на реальных событиях. В этой части у нас было 3 или 4 новеллы, которые даже получили финансирование, но не запустились, сложные процессы. Мы поняли, что из невыдуманных историй осталась только одна. Поэтому слово «Настоящие» не очень подходит. Я предложил следующие сценарии брать с народа. Откроем огромный сайт «Сценарий. Елки». Люди будут присылать свои рассказы про героев.

Поэтому мы просто ушли на «Елки 8», грубо говоря. Над ними есть восьмерка, которая переворачивается в бесконечность. Ну это же гениально, зачем вообще уходить? «Щелкунчик» никуда не уходит. Он тоже, может, кого-то заколебал на «Новый год». Но всегда есть свой зритель.

— Евгений Баженов (Badcomеdian) опять будет снимать обзоры и говорить о коммерции — просто хотят выкачать денег. Насчет рекламы с ним абсолютно согласен, зачем ее столько?

— Окей. Как это мешает тебе с точки зрения ответа на вопрос? Моя позиция конкретная: это не кино про спасателей, хирургов, онкологов, которые спасают детей. Это кино для потребителя Это абсолютно коммерческое кино. Сейчас как человек, который представляет «Елки», я не борюсь за момент культурного наследия. В этом году не так много рекламы, кстати. Снимали два банковских product placement, но на монтаже выкинули, потому что плохо сняли.

Дальше момент. Надо где-то брать бюджет, как раз product placement формирует его. Но в нашей новелле пермской никто ничего не демонстрирует, в руках не держит.

Мне кажется, знаешь, почему реклама раздражала? Потому что она несильно вошла в нашу жизнь. А сейчас люди реально понимают, что такое Тик-Ток, блогерство. Еще 20 лет назад думал, что если человек идет по магазину, зачем он идет просто по магазину? Почему бы не идти по магазину «Пятерочка». Звонишь, говоришь: «Ребят, наш герой будет идти по «Пятерочке», дайте копеечку». Это никак не меняет сюжет. А если бы было написано «Троечка»?

— Так тоже делают.

— Это бы сильно тебя спасло от сюжета?

— Я бы подумал о том, что команда проекта подумала, сделала усилие, или решила постебаться над этим

— Если это стеб!

Как бывает — если ты ни с кем не договорился, ты заклеиваешь значок Mercedes. Ездит у тебя тачка с черной дыркой. Это спорный момент. В «Нормальный только я» у нас есть интеграция банка. У нас не было денег фильм снимать. Мы пролетели в Фонде кино, в Министерстве культуре. Нам никто не дал на нормальный кинопроект денег, никто.

— На что снимали?

— Я взял в долг у одного русского парня, который живет в Италии, 27 млн рублей.

— Вы должны 27 млн?

— Должен 72 млн рублей, но 27 млн теперь я лично должен ему.

Я уже рассказывал, что трижды касался дна. Трижды доходил до обнуления счета! Смена выходит около 1 млн в день, а у меня на счету было 20 тыс. рублей. Мне надо платить дальше, иначе не будут снимать. Злые московские киношники говорят: «Да пошел ты нахер, нам плевать на твоих детей». Я звонил своим пацанам, просил 1–1,5 млн. Вот эти краткосрочные быстро раздал, основной долг еще висит.

Меня упрекают, мол зачем открыто говорю про цифры? Пускай люди знают. В этом нет ничего зазорного. А как ты хочешь снимать кино продюсером, и не бегать, не искать? Это твоя задача.

Для нас лагерь полностью закрыли в Волоколамске, а деньги кончились. Я говорю: «Пацаны, мы заканчиваем снимать кино, у нас нет денег». И такое бывает в кино: люди поедут домой, расстроятся, особенно дети. Для них это яркие эмоции. Надо сейчас рыть землю обязательно. Я ее прямо рыл, похудел на 5 кг, но искал, находил.

Проблема и, наверное, боль твоего вопроса в том, что продакт-плейсмент плохо делают у нас. Например, Безруков, работающий в «Билайне» бесит, потому что его там слишком много. И полосатого шарфа в «Иронии судьбы» (12+). А когда мы смотрим какой-нибудь фильм иностранный, где чувак все время пьет Кока-колу, мы же даже не обращаем внимания.

Я точно сейчас не берусь сказать за последнюю часть, что ребята, этого не будет. Мы поставим высокохудожественную рекламу.

— Про твою пермскую новеллу?

— Ты там тоже увидишь рекламу, но я надеюсь, что она подана нормально. Просто она подана через стеб.

«Что, скотины, не думали, что так сидит у этой девочки в голове?»

— В нашем кино есть цензура?

— Я столкнулся один раз с моментом. Пришел к очень крупному американскому прокатчику в России и первому ему показал фильм. Они кайфанули, говорят: «Классный фильм, Антон. Не можем взять», — «Почему?», — «Тут мэр — взяточник. Мы не можем такого показывать. Мэр-взяточник — это какая-то реальность», — «А то, что у вас Петербург взрывают в предыдущем фильме?», — «Там выдуманная реальность». Ну ладно. Наверное, это цензура.

По поводу России. Говорят, что вырезают. Я не столкнулся еще. У меня другой жанр. Хотя в «Семенове» есть очень жесткая сцена одна. Мне даже мой исполнительный продюсер говорит: «Давай ее сразу отрежем. Тут смерть», — «Во-первых, не смерть, больно ребенку», — «Нельзя», — «Давайте посмотрим, фокус-группам покажем, помонтируем».

В «Нормальный только я» есть страшная фраза. Там девочка-колясочница парню говорит: «Ну че ты, пользуйся мной, полежать-то я могу». И все такие: «Ты че, серьезно? Ты серьезно про колясочницу? Что она ему говорит».

Иногда только этим ты зацепишь и скажешь: «Что, скотины, не думали, что так сидит у этой девочки в голове?» Вы все думаете хиханьки-хаханьки, блин, нихрена. Когда ты выходишь на чистый базар, тебя сразу начинают: «Антон, наверное, чистый базар не надо». А как я скажу? Давай, запрыгивай ко мне в кроватку? Зачем? Тогда это не сработает. Тогда мы не покажем боль девчонки молодой красивой, которая вообще бы покорила весь мир, но она на коляске, ей это мешает, у нее комплекс в башке сидит. Я убедил.

— Хорошо. Это все нужно. А «Реальные пацаны»?

— Нет. Честно, нет. Я не качу бочку на своих друзей в этом отношении. «Реальные пацаны» дали мне очень много. Дали некий старт. Но они и взяли много. Я из-за этого сейчас много, не скажу, что страдаю, но работаю 24 на 7, чтобы уйти от того образа.

Я увидел в Instagram у ребят, что там все то же самое. Автосервис, семья, чебуреки, одна и та же одежда. Никто не хочет повзрослеть, надеть куртку помоднее, потому что даже любой гопник с района покупает куртку помоднее, пусть даже палевую.

Когда вышли «Пацаны против зомби» (16+) — это тоже что-то новое было. Классно, ребята пошли в другой вектор развития. А сейчас я смотрю эти фотки, думаю: хорошо, что я не там. Я не хочу их обидеть, не знаю, про что там, кстати. Могут же ребята прочитать. Скажут: не знает же, а что-то несет. Мне кажется, мы выросли оттуда все. Все, кто смеялся, ржал, просто сами по себе выросли. Надо расти вместе с ними, вместе с ними шутить про другое. Про митинги. Вован собрался на митинг. Но мы же не шутим про это. Мы шутим про какой-то бесконечный автосервис.

У «Пацанов», как у «Елок» есть свой зритель, который отдыхает на «Пацанах», который пересматривает первые сезоны бесконечно. Мне очень авторитетные дядьки, образованные, тяжеловесные, говорят: «Братан, это был как глоток воздуха». Бывает так, что хочет включить и ни о чем не думать. Ты ржешь над нами мелкими и классно. То же самое — кто-то «Елки» включил, ни о чем не думал. Творчество исполняет свою миссию.

А кто-то пришел на фестиваль, поплакал, сказал: «Какая жизнь говно, в России все плохо».

Но ты же спрашиваешь меня про мой путь и мое ощущение. Я ушел оттуда, мне надоело находиться на съемках. Мне стало тяжело терпеть 12-часовую смену. Прямо терпеть ее. Приходишь утром, переоделся, вроде поржал. В обед ушел поспал. А потом вернулся… Я одним из первых стал сниматься много. Я начал требовать.

— Зарплату в два раза больше?

— Клянусь. Никогда я не получал больше Коли (Николая Наумова).

— Относительно твоей предыдущей зарплаты.

— Мы все так росли. Каждый сезон мы просили чуть выше. Это нормальные рыночные отношения. Я за комфорт.

— Скорее всего в интервью будет ссылка на то, где ты говоришь про повышение (не будет).

— Я сейчас вернусь про два раза больше. Я свои помню слова.

У нас несколько лет был один вагон на всех (5–6 человек в одном). Я стал сниматься в других фильмах, и понял, что это некомфортно, стал просить свой. Мне сделали два сезона последние более-менее хороший вагон. И все тусовались у меня! Прозвали «Богдановский вагончик».

А по поводу в два раза больше — это мне предложили в два раза больше, но я отказался.

— Сколько ты тогда получал?

— Наверное, почти 1 млн в месяц. Но потом упал вообще в финансовое дно. У меня был жирный Mercedes GL, я его продал. Чуть ли не в корпоративы вернулся опять, но это был принципиальный момент — уйти. Не им назло, себе. Потому что, сука, сколько можно наступать на собственное горло.

Недавно опять сталкивался с этими трудностями. Думаю: нахер я ушел? Это же бред — бежать от образа. Жил бы себе спокойно. Там бы снимался, тут бы снимался. Потом думаю: я прав. Не сомневайся, Антон, ты уже сделал, значит, ты прав. Не спокойно, было тяжело. Надеюсь, я выбрал правильный путь.

— Кстати, ты ведь до сих пор директор BLACKBAR?

— Да.

— Что ты делаешь? Нет заработка от него?

— Просто по документам. Ничего не делаю. Иногда звоню, спрашиваю, как дела. Денег давно не получаю, потому что в ноль работают. Но честно, я рад, что он живет. И у студентов есть момент за три копейки выпить, потанцевать. У меня крутой директор здесь, Серега, мой лучший друг. Взрослый парень вполне, но он так жестко контролирует.

BLACKBAR — это как «Елки», извиняюсь. Никто не борется за момент лучшего клуба Перми. Самое главное — быть честным с самим собой. Вот эта честность в самом себе мне иногда мешает жить. Гиперответственность и честность по отношению к себе. Я понимаю, что где-то я конкретно бьюсь за деньги. Где-то я понимаю, что мне плохо, некомфортно, ухожу.

— Что для тебя Пермь сейчас, кроме места, где ты снимаешь фильмы?

— Это никогда не было местом, где я снимаю фильмы. Пермь для меня является местом силы, здесь для меня другая атмосфера. Я приезжаю на день-два, безумно наполняюсь. Для меня здесь вечный Новый год.

Я вернусь со второй частью «Семенова». Очень надеюсь, что мы ее запустим к следующему лету. Здесь почему-то люди мне отплатили добром. В Ростове тоже билеты расхватали быстро на «Нормальный только я», но Пермь сразу раскупила три зала…

— А что не нравится в Перми?

— Мне не нравится, что уезжают люди, уезжает креативный кластер. Я всегда говорил, что Екатеринбург, который от нас находится в 350 км, живет какой-то другой жизнью. Мне сразу говорят: «Так ты же уехал». Да, но я возвращаюсь, стараюсь здесь работать, привозить сюда новые силы, притягивать сюда москвичей.

Почему-то никто не может задержать молодежь. Возможно, деньгами. Может не зарплату поднять, а дать денег на реализацию проекта, дать возможность мыслить. У нас, видимо, не удерживают. Это мне не нравится.

Второй момент. Когда я жил в Перми, она была очень модной для меня: гремели какие-то клубы, рестораны. Сейчас центр забит магазинами эконом-класса: «Магазин обуви», «Магазин эконом», «Магазин копейка», «Пуховики». Я понимаю, какой там пуховик — на кошачьем меху. Видимо, есть спрос, а значит, есть проблема.

Креативный момент самый важный. Возможно кто-то постарался что-то сделать, но почему-то потом это быстро заглохло. Я не понимаю, почему. Может, раньше дело было в руководстве города, края. Сейчас вроде какие-то просветы есть. Кино подтащили, театры подтащили, ремонт глобальный — я кайфую.

Мне кто-то говорит, что заколебали с ремонтом. Вы даже не понимаете. Я живу в Москве 10 лет, я знаю, что такое постоянный ремонт. Вы же понимаете, что у нас идет не местечковый ремонт, а глобальный.

Я рад, что нахожусь рядом с каким-то возрождением Перми. Может, я как-то повлияю на это. Мы сняли первый фильм, снимем второй, снимем третий. Ты бы видел, как горят глаза у студентов, молодых ребят, которые бесплатно волонтерят. Они сначала просто стояли смотрели, потом кофе подносили. Смотрю — уже кабеля таскают. Просто пришли смотрели на этого Семенова. В стороне жались. Я ору все время на съемках. Потом по чуть-чуть смотрю, бегают, что-то делают. Это круто. Реально круто. Целый мир, магия.