«Каждый год крупная реконструкция приводит к скандалу». Интервью с экологом Дмитрием Андреевым

— Если оценивать последние 10 лет, как за этот период сократилась территория городских лесов? В каких местах чаще всего «отрезают куски»?

— Площадь городских лесов в Перми не сокращается. Если происходит какое-то изъятие, то вместо этой территории включаются другие участки. Просто берется участок леса, который не входил юридически в городские леса, и добавляется. Вообще у нас очень много лесов, которые де-юре не являются лесами. За счет этого получалось и получается до сих пор держать баланс по площади.

Например, когда исключили парк Победы, вместо него добавили лесной участок рядом с Восточным обходом. Сопоставимости между ними никакой нет и быть не может. Потому что парк находится в жилой зоне, он защищает жителей Нагорного от промышленного узла, там естественные еловые насаждения. А включили, скорее всего, какое-то заброшенное поле. Такая вот компенсация, и это прошло в Рослесхозе, они все приняли.

— Это делается, чтобы показывать, что у нас все хорошо?

— Да. Дело в том, что лесной кодекс запрещает уменьшать площади. Именно поэтому все так происходит, но, с точки зрения качества окружающей среды, никакой компенсации нет. Наоборот, лесной массив вырубается, а взамен ничего не садится, ни одного дерева.

— Когда новые «куски» включаются в городские леса, после этого с ними как-то работают или земля просто числится на балансе?

— Они включаются в лесной план, какие-то уходные работы за зелеными насаждениями там ведутся.

— Вы сказали, что далеко не все городские леса Перми признаны таковыми, например?

— Самый большой участок — так называемый Южный лес. Он расположен между лыжной базой «Динамо» и «Биомедом». Это большой массив, где когда-то хотели построить зоопарк. Его площадь около 150 Га, и это не городские леса. То есть на содержание Южного леса средства никем не выделяются, там не убирают сухостой и не борются с вредителями. Никто его не проверяет. Вообще проблема «нелесов» поднималась нами давно. В итоге удалось добиться создания в правилах землепользования и застройки Перми специальной зоны рекреационных лесных массивов (Р-6). В нее включили все такие территории.

— А реально ли отследить изменения городских лесов за последние годы?

— Для этого существует лесоустройство, это своеобразная перепись населения. Оно должно проводиться раз в 10 лет, но на практике, конечно, это не совсем так. Например, по Черняевскому лесу есть лесоустройство 1988, 2003 и 2010 годов.

Во время лесоустройства проводится инвентаризация лесов и описывается каждый выдел. По результатам всей этой процедуры составляется карта, где отмечаются границы кварталов, выделов. Карта окрашивается по преобладающим породам. Сосновые леса, еловые, ландшафтные поляны — все это отмечается. Анализ этих данных позволяет выявлять изменения, которые произошли в каждом городском лесничестве.

— Почему от городских лесов было так просто «отрезать» нужный участок?

— В старом лесном кодексе не было толком ничего о регулировании городских лесов. В 90-е годы после распада СССР и разделения властей на федеральные, региональные и муниципальные не было 100%-го понимания, кто и за что отвечает. Это была проблема всей страны. Где-то городские леса муниципалитеты перевели в лесопарки, например, в Екатеринбурге. Они содержатся как парковые зоны управлением зеленого хозяйства города. Где-то для этих территорий создавались лесничества, как в Перми. В каких-то городах вообще ничего не было.

С принятием нового лесного кодекса городские леса были отнесены к защитной категории, по примеру Перми везде начали создаваться лесничества, документация стала приводиться в порядок. Несмотря на выделение дополнительных средств из федерального бюджета, работа ведется медленно. Сегодня в Пермском крае, кроме Перми, городские леса созданы только в Березниках, Чернушке и Лысьве. Представляете? Мы в России живем уже почти 30 лет, а у нас в регионе только в четырех городах созданы лесничества.

— Насколько я знаю, когда участок с деревьями расчищается, взамен должны что-то высадить. В Перми эта практика нормально работает?

— С точки зрения городских лесов такой практики нет. В городских лесах невозможно что-то вырубить и где-то посадить взамен. Лесной кодекс это запрещает, разрешены только уходные рубки или санитарные.

Если говорить о зеленых насаждениях, то тут практика такая — компенсационные посадки нужно выполнять в соотношении 1:3 (одно вырубил — три посадил). При сносе деревьев физическими или юридическими лицами оплачивается восстановительная стоимость. Но в случаях, когда реализуется проект капитального строительства, реконструкции или благоустройства за счет средств бюджета, такого требования нет. Все передано на откуп проектировщикам. Если заложена компенсация, то она реализуется, если нет — никто не спросит. Вот пара примеров. В рамках реконструкции набережной вырубили около 700 деревьев, а взамен проект предлагает высадить 110. На улице Швецова вырубили 26 деревьев, а посадить должны семь. Но и этого сделать не смогут, так как все закатали в асфальт и сделали парковку.

Мы уже внесли поправку в правила благоустройства, чтобы обязанность по компенсационным посадкам была во всех случаях, в том числе, когда идет реализация проекта за счет муниципальных средств. Публичные слушания уже прошли, осталось подождать, когда изменения примут депутаты.

— Есть какие-то требования к тому, какими должны быть эти компенсационные высадки?

— Да, минимальные требования есть, но они не выдерживают никакой критики. По этому вопросу мы тоже внесли на рассмотрение поправки по изменению требований к саженцам. Сейчас их приживаемость крайне низкая. Никто в администрации города даже не оценивает ее реальный уровень. У нас нет ни реестра, ни базы данных, ни процедуры, когда мы можем сказать, что в таком-то году было посажено 14 тыс. саженцев, через год из них прижилось 800, через два года — 700. Таких данных в городе нет. Просто идет приемка работ. В лучшем случае, некоторые контракты предусматривают гарантийный период в один год, когда подрядчик следит за саженцами.

— Один из самых ярких примеров работы городских властей с вырубкой и компенсациями — реконструкция аллеи Компроса. Вы выступаете против действий мэрии. Почему?

— Начнем с того, что деревья высотой 3,5 метра, которые администрация собирается высадить взамен вырубленных лип — просто вички. Требования к саженцам нужно ужесточать, давайте исходить не из высоты дерева, а из диаметра ствола. На мой взгляд, ствол должен быть минимум 8 см, но у нас предлагают утвердить минимальный диаметр — 3,5 см. Это несерьезно, особенно для Компроса. Деревья на проспекте испытывают существенную нагрузку. Там с двух сторон огромный автомобильный трафик, куча дизельных автобусов, количество которых с каждым годом увеличивается.

Второй момент — уход, которого нет. За саженцами и взрослыми деревьями нужно следить на постоянной основе, а не только во время гарантийного срока. У нас же бюджет на уходные работы за деревьями стабильно сокращают, при этом 500 млн рублей на реконструкцию у нас есть. Но дальше что? Если сейчас ничего не изменить, то мы никогда больше не увидим Компрос таким, как сейчас. Есть риск, что просто ничего не приживется, проспект будет «лысым».

Обратите внимание на улицу Ленина от Газеты «Звезда» до Сибирской. Там вообще ни одного дерева не осталось, хотя раньше была липовая аллея. Почему это происходит? Потому что нет уходных работ, никто не улучшает качество почвы, потому что деревья берут в приствольные круги и им не хватает питания. К этому добавляются выхлопные газы и техника, которая повреждает деревья во время уборки снега.

— Но мэрия утверждает, что здоровые липы на Компросе никто не трогает, убирают только больные.

— Это не так. Деревья на проспекте вырубают, исходя из проекта реконструкции. Где-то прокладывают кабель, где-то закапывают какие-то баки. Просто так вышло, что по проекту, они должны быть там, где растут деревья. Это как раз тот случай, о котором я говорил чуть раньше.

Складывается впечатление, что город не знал, что он заказывает, а исполнитель не понимал, что делает. У нас во всем городе так: сначала рисуют красивый проект, потом накладывают его на карту и «лишнее» уничтожают. Это было в сквере на Розалии Землячки и набережной, это происходит сейчас на Комсомольском проспекте и скоро произойдет в парке Балатово, где в рамках реконструкции под вырубку могут попасть 200-летние сосны.

Так делать нельзя, это вредительство. Нужно делать наоборот. Сначала — изучить текущее положение: где расположены деревья, какое у них состояние, есть ли там аварийные или больные деревья. Затем — размещать дорожки, лавочки, малые архитектурные формы, постройки.

— Сначала рисовать проект, а потом думать, это пермская практика или все-таки общероссийская?

— Такое происходит сейчас по всей стране — благодаря тому, что у нас реализуется программа «Комфортная городская среда». Каждому городу выделяются огромные деньги, а времени мало. Бюджет надо осваивать быстро, поэтому все штампуют эти проекты. В итоге мы получаем совсем неблагоприятную городскую среду.

К сожалению, проекты благоустройства в рамках «комфортной среды» не проходят процедуру публичных слушаний. У жителей нет возможности повлиять на проект или хотя бы ознакомиться с ним.

— А экспертное сообщество? С вами как-то советуются?

— Нет. Например, когда началась эта буча с Комсомольским проспектом, то власти начали привлекать экспертов для оценки состояния деревьев из классического университета и сельхозакадемии. Сложилась очень странная ситуация: какой-то подрядчик получил огромные деньги, ничего качественно не сделал и уехал, а пермские эксперты теперь на общественных началах бегают и смотрят. Все-таки нужно привлекать нас на стадии проектирования. В Перми достаточно специалистов.

— То есть реального диалога между властью и экспертным сообществом сейчас нет?

— Мы надеемся, что все-таки он появится в связи с последними событиями на Компросе. Недавно у нас был круглый стол, куда пришли представители управления внешнего благоустройства, главный садовник города, начальник отдела охраны зеленых насаждений. Мы пытались донести до них свои мысли. В ближайшие месяцы будет понятно, услышала власть экспертов или нет. Надеюсь, что это превратится в какую-то рабочую группу.

Мы также обратились в прокуратуру, потому что там были допущены нарушения при проведении благоустройства. Один ответ из ведомства уже получили — они согласны, что не выполнено проектное решение в части установки защитных щитов деревьев. Администрации Перми было внесено представление об устранении нарушений. Помимо этого, мы изучили проектную документацию и на прошлой неделе отправили новое обращение в прокуратуру.

— Изменение проекта и остановка вырубки лип — главное чего вы добиваетесь?

— Считаю, что также должно произойти обновление в блоке городского благоустройства. Они постоянно допускают грубые нарушения. В Перми каждый год крупная реконструкция приводит к скандалу.

— По части своей деятельности в ОНФ, вы серьезно занимаетесь мусорной реформой. Как оцените происходящее?

— Мы приходим к тому, что пора бы заниматься стратегическими вопросами. Ни одна программа по обращению с отходами, которая сейчас утверждена в крае, не отвечает на вопрос: «А дальше что?». Нам нужно заниматься стимулированием раздельного сбора, например, через изменение тарифа. Этот инструмент нужно использовать не для сбора денег, а для развития этой отрасли. Можно сделать дифференцированный тариф, в зависимости от того, сколько фракций собирается. Вариантов много.

Сейчас программа говорит нам о том, что мы обращаемся с отходами одинаково во всем крае — везде баки, везде вывоз. Но зачем нам из труднодоступных деревень вывозить постоянно мусор? Нужно думать, в первую очередь, об уменьшении объема образования этого мусора. Например, у нас была практика компостирования мусора в деревнях. Нужно опять к ней возвращаться. Меньше пластика и больше переработки на местах — вот к чему мы должны стремиться. Для этого нужно привлекать малый бизнес, предоставляя налоговые и земельные льготы, помогать с сетевой инфраструктурой. Этого достаточно. Там уже бизнесмены будут сами думать, как разные фракции у населения собрать. Я считаю, что жители Пермского края давно готовы к раздельному сбору. Просто у нас огромная проблема с тем, куда вывезти эти фракции.

— Есть какой-нибудь зарубежный пример, которым чиновники могут воспользоваться?

— Конечно. Самый классический пример — Германия. Наши чиновники ездят туда на стажировки. Даже я как-то с ними ездил давно. Нам показывали полигоны, как организован процесс сбора и сортировки, все объясняли. При этом здесь ничего не реализуется. В первую очередь это происходит из-за политики федерации. Что это за мусорная реформа вообще? Зачем нам этот «особый русский путь» — непонятно. Изобрели велосипед, который едет назад. Рынок мусороперевозок нужно полностью менять. Сейчас у нас гораздо выгоднее просто закопать мусор в землю, чем сортировать его и перерабатывать. Должно быть наоборот.