«Здесь служат люди психологически крепкие»: врач-невролог из Башкирии о работе в СВО

Полевой госпиталь сводного медотряда развернут на открытой площадке среди редких деревьев. На въезде КПП с шлагбаумом, где нас пропускают часовые. Сам госпиталь — это несколько надувных палаток, своими размерами и конфигурацией скорее напоминающие полноценные дома. Нас встречает командир госпиталя — подтянутый 32-летний майор в тактической рубашке, предназначенной для ношения под бронежилетом. И приглашает в столовую, обсудить за чашкой кофе, кого мы будем интервьюировать.

Столовая госпиталя слегка удивляет отсутствием казенной военно-барачной эстетики вроде гнутых алюминиевых вилок и большой тарелки с черным хлебом «на всех» посреди стола. Обстановка напоминает недорогое, но уютное кафе, вплоть до обязательного плазменного телевизора на стене. Нас угощают квасом собственного (!), приготовления и кофе. Командир рассказывает, как работает госпиталь. По сути, это полноценная больница полного профиля, в которой могут и вырезать вросший ноготь, и сделать трепанацию черепа. Если раненому требуется суперсложная операция, то здесь его стабилизируют до транспортабельного состояния и отправляют «на большую землю», во всех остальных случаях лечить могут и здесь.

Бросается в глаза специфика общения врачей между собой. С одной стороны, здесь все не просто врачи, а военнослужащие, включая молодых медсестер. С другой стороны — это коллеги-медики, люди самой мирной на этом свете профессии. Так что все общение идет как-то «не по-уставному», атмосфера представляет собой что-то среднее между гуманитарным штабом в зоне чрезвычайной ситуации и университетской кафедрой.

Как вы стали военным неврологом?

— Большую часть детства я провел в Башкирии — Чишминский район, поселок Чишмы. Жил в Авиастроительном районе Казани, учился в 134 школе. У меня там много друзей, родственников осталось. Однажды у знакомых врачей я спросил, где можно стать хорошим специалистом, мне сказали однозначно — в военно-медицинской академии. Вот я туда и подался.

— Поступил в медицинский университет, проучился четыре курса, захотел стать военным неврологом. Перевелся в Самарский военный институт, получил диплом по специальности «лечебное дело», врач общей практики. Три года служил в войсках. Поступил в ординатуру по специальности «неврология». Прослужил три года в госпитальном звене. Затем — в адъюнктуру, после окончания которой успешно защитил кандидатскую.

— Сейчас я, помимо прочего, действующий преподаватель. Читаю курс лекций по неврологии курсантам и врачам. Студенты, конечно, сейчас разные. Да они и в мое время разные были. Есть усидчивые люди, которые хорошо учатся. Есть и те, кому все дается легко. А есть те, для кого учение — тяжелое бремя. Но все-таки под нашим руководством они получают тот обязательный базовый уровень знаний, который позволяет им смело выполнять свои обязанности. А дальше совершенствоваться уже надо всю жизнь, по-другому никак.

— Ну, а сейчас я оказался здесь в качестве невролога.

Где лучше: в Башкирии или Татарстане?

— Обычно я отвечаю так: когда говорю с казанцами, то Казань, когда с башкирами — Уфа. Обе республики мне очень близки и дороги, я их очень люблю. И везде чувствую себя как дома.

Специальность невролога кажется совершенно гражданской. Какие основные пациенты встречаются вам в зоне проведения спецоперации и с какими диагнозами?

— В военное время, как это называют, эпидемия травм. Одна из наиболее частых травм — сотрясение головного мозга, травмы нервов конечностей. Диссертация, которую я защитил, как раз была посвящена этой теме.

Например, к вам поступает человек с множественными осколочными ранениями ноги. Вы, как невролог, что должны предпринять?

— В первую очередь я должен оценить степень его сознания, степень вовлечения центральной нервной системы в патологический процесс и исключить поражение центральной нервной системы, то есть головного и спинного мозга.

— Поражение нервов конечностей при такой патологии будет иметь второстепенное значение, которым будут заниматься на дальнейших этапах оказания медицинской помощи.

Получается, ваши пациенты это люди с «разрывными» травмами, получившие удары от взрывной волны. Какое им необходимо лечение?

— В первую очередь — именно дифференциальная диагностика между легкой черепно-мозговой травмой и более тяжелыми степенями, которые могут иметь жизнеугрожающий характер. Нужно исключить риск осложнений и своевременно оказать специализированную нейрохирургическую и хирургическую помощь.

— У нас здесь есть нейрохирурги, которые участвуют в операциях. Но перед консультацией нейрохирургов пациента обычно смотрит невролог. Оцениваем состояние общее, ориентацию в пространстве, во времени, его когнитивные функции.

— Это в первую очередь направлено на выявление возможных жизнеугрожающих состояний перед операцией. Надо четко понимать, насколько нужно стабилизировать состояние пациента перед хирургическим вмешательством.

Тяжелые случаи, так чтоб до психической патологи дошло, бывают?

— Человеческая психика — вещь в принципе сложная, на состояние человека в любом моменте влияет десятки, если не сотни всяких факторов. Военный действия — это ситуация суперстресса, строго говоря, наша психика вообще на нее не рассчитана, природа такое не предусмотрела. Именно поэтому психологическая подготовка бойца — задача ничуть не менее важная, чем, например, физподготовка. А так вообще, до состояния патологии при наличии всяких неблагоприятных условий человек может дойти и в обычной мирной жизни. О таком каждый день можно прочитать в любой хронике происшествий. И еще вопрос, где это случается чаще — в боевой обстановке или на гражданке.

Командир госпиталя, где мы проводим интервью, замечает, что он не главврач, а именно командир. В его обязанности входит организация процесса оказания медпомощи. Он акцентирует внимание на том, что раненым создают условия не только для физической, но и для моральной реабилитации. Стараются обеспечить — насколько это возможно — домашнюю обстановку. Во многом ради этого максимально «огражданили» обстановку в столовой, да и меню пытаются по возможности одомашнить — салаты из свежих овощей, натуральные компоты, тот же столь удививший нас поначалу собственный квас.

А вот случаи, например, потери памяти встречались?

— Потери памяти в моей практике не наблюдалась. Были пациенты с острыми реакциями на стресс в виде различных психологических или психотических проявлений. Здесь, в полевом госпитале, при оказании медпомощи в качестве психологов и психиатров мы, неврологи, по сути — первое звено.

— Поэтому пациенты с острыми реакциями на стресс, с посттравматическими расстройствами и психическими, психологическими проблемами попадают к неврологу. И я провожу их сортировку. Либо дальше лечим на месте до трех суток, либо эвакуируем в специализированные лечебные заведения.

— Но вообще, надо сказать, таких срывов у наших пациентов крайне мало. Тут сказывается все же, что мы же сводный медотряд ВДВ, основной контингент наших пациентов — из десантников. А десант это армейская элита, здесь служат люди хорошо подготовленные, так что они и психологически покрепче среднего уровня.