«При всем моем патриотизме шансов я не вижу». Евгений Сапиро о возможности Перми стать столицей «объединенного Урала»

В Совете Федерации сейчас обсуждается идея укрупнения регионов. На прошлой неделе его председатель Валентина Матвиенко заявила, что «есть субъекты Федерации, которые точно нежизнеспособны в силу объективных причин, а не потому, что там плохие губернаторы». При этом она не уточнила, какие именно регионы нужно объединить.

Сенатор от Брянской области Сергей Калашников развил тему, заявив о возможности объединения Пермского края, Свердловской области и Томской области (хотя, скорее всего он имел в виду Тюменскую).

***

— Евгений Саулович, почему возникла идея укрупнения регионов?

— Информационная волна о целесообразности укрупнения российских регионов, которую подняла спикер Совета Федерации, далеко не первая. На моей памяти она недолго, но громко сотрясала основы молодой российской Конституции еще в середине девяностых годов, когда Владимир Жириновский предложил оставить в России 7- 12 губерний и отказаться от деления государства по национальному признаку. Еще одна волна — поглощение с 2003 по 2009 год автономных округов соответствующими краями и областями оставила заметный след — изменила административную карту России. Вместо 89 субъектов Федерации осталось 83 (после присоединения Крыма добавилось еще два субъекта). Пермская область явилась лидером этого процесса: в 2003 году Коми-Пермяцкий автономный округ первым добровольно-принудительно отказался от статуса субъекта Федерации и вошел в состав области, получившей за это более высокий титул — «край».

— Почему эти объединительные и «поглотельные» идеи время от времени возникают?
— В апреле 1998 года вице-премьер правительства России Виктор Христенко предложил мне стать федеральным министром региональной и национальной политики. Перед тем, как представить на «смотрины» председателю правительства Сергею Кириенко, он задал вопрос: есть ли у меня свое видение идеальной (!) структуры федеративного российского государства?

Я ему описал такую картинку:

• все субъекты примерно равные по бюджетной обеспеченности;
• «нарезанные» не по национальному признаку;
• расстояние от столицы (областного, краевого центра) до границы региона не более 500 км;
• расстояние от границ каждого региона до государственной границы не более 2 тыс. км (500 км — доступность по управлению, выполнению социальных обязательств регионального руководства; ограничение в 2 тыс. км — логистические возможности собственного экспорта).

Тут же добавил, что мечта эта не реальная, но если к ней упорно стремиться, то на «троечку» можно скомбинировать. И получится тогда примерно 40 - 50 достаточно крепких регионов. Это не панацея от всех бед и не универсальный ключ к всеобщему счастью, но многие экономические и политические конфликтные вопросы российской государственности были бы сняты.

— Почему сформулированный вами оптимальный состав регионов не является реалистичным?

— География, неравномерное распределение населения и экономического потенциала по огромной территории; политические, национальные и культурные традиции…

— Почему предложения о соединениях и укрупнениях регионов прозвучали именно сейчас?

— Если бы не одна закономерность, то можно предположить, что они спонтанно возникли в умах политиков новой волны, вернувшихся к незавершенным проектам «несостоятельных предков». Но закономерность эта «с запашком»: тяготение к объединению и укрупнению, как правило, возникает накануне очередных выборов. Что дает основание считать, что авторы подобных предложений примитивно ищут относительно безобидный информационный повод напомнить о себе. Или еще хуже: долгоиграющими, звонкими, но не очень обязательными намерениями забалтывают более актуальные и неприятные темы. Например, рост цен, коммунальных тарифов…

— Учитывая, что на этот раз к укрупнению регионов призывают очень высокие должностные лица, не исключено, что их предложения будут осуществлены. Каковы их возможные плюсы и минусы?

— Чтобы получились «плюсы» одного объединения недостаточно. Объединенные регионы должны получить гораздо больше прав и ответственности. Права, прежде всего, в значительном увеличении налоговых поступлений, направляемых в региональный бюджет «собственными» налогоплательщиками. Эти деньги должны быть своими, заработанными, а не полученными в виде одолжения от федерального «дяди». Из предполагаемых пятидесяти регионов, число дотационных должно быть не более десяти. В 2015 году картина была принципиально иная: из 85 регионов «пили на свои» лишь четырнадцать: Республика Татарстан, Калужская область, Ленинградская область, Московская область, Самарская область, Сахалинская область, Свердловская область, Тюменская область, Ярославская область, Москва, Санкт-Петербург, Ненецкий автономный округ, Ханты-Мансийский автономный округ — Югра, Ямало-Ненецкий автономный округ.

Увеличение степени финансовой свободы регионов предполагает и бóльшую политическую их самостоятельность, меньшую зависимость от федерального центра. В словарном запасе просителя куска хлеба на пропитание нет слов «требую», «вы обязаны». На потерю этой привилегии нынешний федеральный центр не готов. Справедливости ради, напомню: финансовая самостоятельность регионов была сведена к минимуму еще правительством, ключевыми фигурами которого были мои единомышленники-либералы Михаил Касьянов и Алексей Кудрин.

Потенциальным плюсом укрупненного региона является, прежде всего, снижение управленческих расходов. При объединении Пермского, Свердловского и Томского (или Тюменского) регионов число трех краевых (областных) администраций и правительств должно уменьшиться до единицы.

Если далее следовать предложениям сенатора Калашникова, то нам обещают еще такие бонусы, как «создание мощного экономического кулака на определенной территории» и «экономическую интеграцию в условиях кризиса».

Но не только экономикой жив человек: для ряда регионов резко уменьшается влияние национального (этнического) фактора.

Если использовать популярный юридический термин, то исходя из немалого опыта административных соединений и разъединений последнего двадцатилетия, предложения Сергея Калашникова являются «ничтожными».

Ощутимо решается лишь одна бесспорно позитивная задача: частично выравниваются экономические и социальные потенциалы регионов, с карты страны исчезают недееспособные карлики. Если хватит политической воли объединить «национальные» и «вненациональные» регионы (республики с краями, областями), существенно изменится влияние этнического фактора. Но для позитивного результата необходима филигранная работа по сохранению многовековых национальных ценностей и традиций. Нет никаких гарантий, что где-то эту задачу не поручат выполнять ретивым дуболомам и тогда скромный «плюс» уйдет в огромный «минус».

Вхождение в «нулевые» годы автономных округов в состав реформированных субъектов Федерации показало, что они получили отличный от других административно-территориальных единиц — особый статус с увеличенным аппаратом управления. Таким образом, резкого, пропорционального сокращения управленческих расходов не произошло. То же самое случится в процессе реализации проекта сенатора Калашникова с управленческими структурами городов (не дай Бог) областного подчинения Пермь и Томск (Тюмень).

Обещая создать в объединенных регионах «мощные экономические кулаки» и развить «экономическую интеграцию», воспитанник ЛДПР Сергей Калашников перепутал советскую, плановую экономику с рыночной. Для бизнеса, тем более, крупного, административные границы регионов являются таким же труднопреодолимым препятствием, как надпись на табличке: «Во дворе — злая собака!». А «злая собака» — губернатор-коррупционер может оказаться и в объединенном регионе.

Никто не сказал еще об одном минусе крупного региона — его трудной управляемости. За девять лет работы в руководстве Пермской области я так и не смог побывать во всех ее районах и городах, хотя к этому стремился. А теперь представьте себе сложность управления условным регионом «Калашников Ряд (Урал)».

И еще один контраргумент к объединению: у поглощенных регионов исчезает прямой выход на федеральные структуры — появляется промежуточная — «паразитная шестерня». Кстати, в первую очередь, поэтому мы не поддержали в девяностые годы предложение Эдуарда Росселя войти в Уральскую республику (со столицей в Екатеринбурге).

— Пермь и Екатеринбург находятся в негласном противостоянии: их всегда сравнивают, а жители спорят, чей город является столицей Урала. Екатеринбург в этом соперничестве смотрится в более выгодном свете. Какие шансы у Перми, в случае объединения, стать столицей нового субъекта?

— При всем моем пермском патриотизме таких шансов я не вижу. Еще до войны география предопределила: центр, столица Урала — Свердловск. Для челябинцев, уфимцев, тюменцев, пермяков — всех без исключения. Потом этот географический результат был подкреплен инвестициями в призводство и культуру, в кадры. Свердловск был основным уральским поставщиком выдвиженцев в секретари ЦК КПСС, в руководство правительства (Кириленко, Рябов, Ельцин, Рыжков).

В советское время, когда я на эту тему начинал спорить со свердловчанами, они меня убивали одним вопрсом: как называюся главные рестораны крупнейших городов Урала? И отвечали: в Челябинске — Южный Урал, в Нижнем Тагиле — Северный Урал, у вас — просто «Урал». А в Свердловске — «Большой Урал».

— И все же, если объединение состоится, сколько времени оно может занять?

— В шестидесятые годы был предложен проект советской экономической («косыгинской») реформы. Когда одного из ее разработчиков спросили, сколько она будет стоить, он ответил: ее цена будет равна цене бумаги, на которой будет напечатан соответствующий указ. Отчитаться о создании «суперрегиона» можно уже после смены табличек на зданиях и кабинетах, печатей, бланков, занятия мест в новых кабинетах первыми руководителями (губернаторами) и министрами финансов. И после открытия новых счетов в казначействе и банках. А вот когда объединение завершится и как, этого я не рискну сказать. Лишь напомню слова оптимистичного, на первый взгляд, партийного марша:

Есть у Революции начало,
Нет у Революции конца!